учили, досчитала до тридцати и рванула тугое кольцо. Раскрывающийся парашют выстрелил, купол расправился, наполняясь воздухом. Стропы поддёрнули её вверх, чуть развернули. Тело вновь обрело тяжесть! А горизонт уже выравнивался, и ширилось внизу рыжее жнивье, окаймлённое подмосковными никлыми березняками. Земля плыла навстречу, — иная Фаина, преодолевшая инстинкт самосохранения, опускалась на тихое поле...

Горбатый «опель» подрулил на медленном ходу. Дневальный заметил его одновременно с Фаиной, сидевшей на лавке в вестибюле штабного особняка. Неприветливый, в лисьей щетине, неопрятный казак громко крикнул, поворачиваясь к лестнице на второй этаж:

— Господин хорунжий! Батько прийихав! Выходьте!

— Якшо батько? А мабуть, ще хто? — спросил спускающийся и зевающий дюжий кубанец с длинным кинжалом в посеребрённых ножнах, бьющих по коленям.

— Це Павлов! — подтвердил казак.

Хорунжий, маслено глядя на красивую посетительницу, зная, что она ждёт походного атамана, молодецки прошёл мимо к двери. Фаина не отрывалась от широкого окна.

Из автомобиля, с автоматом в руке, первым вылез охранник в немецком бушлате и красноверхой шапке. Он отдёрнул переднюю дверцу, посторонился. Атаман, в светло-коричневом кителе, с алой окантовкой на петлицах и золотистыми полковничьими погонами, оказался сухощав и вислоплеч. Он устало потянулся, по-простецки сдвинул на затылок форменную фуражку и повернулся к штабному пункту, на ступенях которого уже застыл хорунжий, вскинувший руку к кубанке. Спазм стеснил Фаине дыхание. До звона в ушах она вслушивалась в многозвучный вешний день, ожидая выстрелов. Павлов стоял в полный рост, но с противоположной стороны улицы его прикрывала машина. Фаина успела рассмотреть неровное лицо, между толстой губой и торчащим носом — узкие, как у Гитлера, усёнки. Атаман двинулся, приволакивая ногу. Три винтовочных выстрела грянули подряд! Павлов присел. Охранник вскинул «шмайссер». По звуку определив, откуда стреляли, дал очередь. Снова ахнула винтовка, и автоматчик уже уверенней полоснул по окнам первого этажа. Оглушительно брызнули осколки стёкол. И вдруг из подъезда дома, взятого казаком на прицел, выбежал и безрассудно метнулся по гулкой брусчатке парень в полупальто, с мотающимся на плече красным концом шарфа.

— Стой! — закричал автоматчик, пускаясь следом.

Но убегающий только пригнул голову и вильнул к стене. Его скосила длинная очередь, бросила на край тротуара. Подпольщик заколотил ногами, утих. Всё это произошло так быстро, что Фаина не успела испугаться.

С криками и грохотом сапог из кабинетов сыпанули казаки и прибывшие на совещание офицеры. Они окружили Павлова, возбуждённо рассказывающего полковнику Ротову, тоже оказавшемуся здесь, о том, что случилось. Фаина нашла в себе силы спокойно спросить у незнакомого есаула, выходя на улицу:

— Атаман примет меня по личному вопросу?

— Не до вас! Обр-ратитесь в др-ругой день! — пророкотал офицер, привлекая внимание столпившихся у машины штабников.

Мельком и безразлично глянул на просительницу и походный атаман. С обиженно поджатыми губами, она уходила, стуча каблуками ботинок по затенённому синему тротуару.

От штабного пункта, с окраины Львова, Фаина добиралась до Театральной площади больше часа. Нарушая приказ Сизова, потрясённая развязкой, она зашла в кафе, ощутив чудовищный голод.

Наспех заказала борщ, две порции котлет с гарниром, нарезку солёных огурцов и бутылку польского пива. Она ела жадно, почти не разжёвывая, и не замечала, что по щекам крадутся слезинки...

5

Подобно тому, как раскалённая в кузнечном горне заготовка не с первого и не со второго удара молота обретает нужную форму, так и огненная полоса Восточного фронта — от Луцка до одесских лиманов — прогнулась только после долгих сражений, напора Красной армии. Сила ломила силу. Ни в Кремле, ни в рейхсканцелярии не подвергалось сомнению геройство его величества Солдата. И пока гитлеровцы катились вперёд, славу солдат сполна делили фельдмаршалы. Гитлер чтил своих фаворитов! А Сталин, наоборот, вину за позорный развал фронтов и бегство аж до Волги и на Кавказ возлагал в первую очередь на генералов. И безжалостно их наказывал, нередко — расстреливал.

Теперь же, весной 44-го, война будто приняла зеркальное отражение. Сталин гнал свои войска на запад, не давая вермахту собраться с силами и создать оборонительный щит. Командующие Украинскими фронтами — Жуков и Конев — не считались с жертвами. Первый знал одно: у него бойцов вдвое больше, но если даже этого окажется мало для разгрома Манштейна, Ставка выделит резервы. Так же поступал и второй, завершая Корсунь-Шевченковскую операцию. В непрестанном смертельном соприкосновении перемалывались роты, полки, дивизии. Крушились целые армии! И наступил тот момент, когда у немцев некому стало отражать наступление превосходящих сил Красной армии. А их хвалёная 1 -я танковая армия, попав в котёл, вырываясь из окружения, погибельно таяла, как осколки днестровского льда. Конев, радуясь этой добыче, продолжил наступление до самой румынской границы. А тут поостерёгся! Противник ещё держался на флангах, неся угрозу. Сталин согласился с предложением товарища Конева: избегая окружения, перейти к обороне, пока не выровняется весь фронт.

А Гитлер ежедневно распекал генералов, советуясь с людьми, далёкими от штабной науки, — с Гиммлером, шефом гестапо, и Герингом, рейхсмаршалом, на ком лежала ответственность за слабеющую мощь люфтваффе. Чем хуже складывалось положение на востоке, тем полней Гитлер брал власть, зачастую принимая скоропалительные решения. Сейчас, в марте, когда нужно было снять дивизии с запада и пополнить обескровленные части, прийти на выручку 1 -й танковой и 6-й полевой армиям, фюрер лишь сменил командующих группами армий, не дав им практически никаких дополнительных сил. Он постоянно вмешивался в работу штабов, поучал их начальников, давал и вскоре отменял свои директивы, мотался из одной ставки в другую, затрудняя деятельность армейской связи. Трудно понять, как в этой атмосфере сумасбродства и своеволия Кейтелю, Йодлю и Цейцтлеру, много времени тратившим на докладах у Гитлера, удавалось командовать и контролировать положение на Восточном фронте.

Принято повторять, что побеждают солдаты, а проигрывают командиры. Утверждение, пожалуй, чересчур категоричное. В зависимости от конкретной ситуации можно переставлять слова. Формулы войны вообще не существует, хотя некоторые тщатся её найти...

В течение трёх месяцев 5-й Донской казачий кавкорпус так активно и напропалую использовали в лобовых атаках, в прорывах и рейдах, так размашисто перемещали с одного фронта на другой, что опять поредел он почти наполовину.

Донцы вдруг понадобились на 2 Украинском фронте. Приказ и — в январскую снеговерть и бездорожье, в семисоткилометровый поход в глубь Украины. С марша — в тяжёлые оборонительные бои. Когда же фашистские дивизии заметались в кольце окружения, Конев послал казаков в рейд, в гущу вражеской группировки, «погулять», погромить, порубать нехристей. Рейд был геройский, но оплачен жизнями многих, многих селивановцев. Не