«Музыкальный талант, – сказал Гёте секретарю Эккерману 14 февраля 1831 года, – проявляется так рано потому, что музыка – это нечто врождённое, внутреннее, ей не надо ни питания извне, ни опыта, почерпнутого из жизни. Но всё равно явление, подобное Моцарту, навеки пребудет чудом, и ничего тут объяснить нельзя. Да и как, спрашивается, мог бы Всевышний повсеместно творить свои чудеса, не будь у него для этой цели необыкновенных индивидуумов, которым мы только дивимся, не понимая: и откуда же такое взялось… Но, покорный демонической власти своего гения, он все делал согласно его велениям».

Меркурий ближайшая к Солнцу планета, и она видна, как никакая другая. Умерев, Моцарт, казалось, и в смерти следует своему исконнейшему, роковому предопределению: он был и остаётся посланцем из другого мира.

Храм мудрости и света – они рядом друг с другом, да не одно ли это и то же? А потому как двуединая пара Тамино и Памина, он искал свет… и растворился в нём. Или как написал Гёте в «Волшебной флейте»:

«В таком великолепье ты

Явишься скоро всему миру; сила

В том царстве Солнца – и твои мечты…»

Но не так все просто на самом деле. Об этом гласят слова, сказанные за несколько дней до своей смерти великим олимпийцем, который написал Вильгельму фон Гумбольдту:

«Неверное учение в неверном деле довлеет над миром…» (письмо от 17 марта 1832 года).

И этот пассаж великого поэта Германии заставит призадуматься каждого, кто ещё раз окинет мысленным взором события, сопровождавшие смерть Моцарта. Лучше, если об этом будет знать как можно меньше «посвящённых»! Факты не должны всплыть на поверхность. Именно поэтому кончину Моцарта нужно было повернуть так, чтобы слушатель в партере «прозрел» сам и определил: Моцарт работал буквально себе на погибель. Этот человек был загублен при помощи тайных языческих обычаев. Верный католик сошел в могилу по дохристианскому ритуалу! Речь идёт, скорее всего, о крупнейшем скандале на религиозной почве, какой только случался в XVIII столетии в области изящных искусств!

Таким образом, любыми средствами, при любых обстоятельствах все это просто необходимо было как-то «замять». Вот тут-то и выплыл на свет Божий Реквием, вернее – Реквием-миф.

XVII. Барон Фальц-Фейн – «Последний русский аристократ»

«Концепция гениальности в современном понимании этого слова берёт начало в XVIII веке. Уже в те времена, когда ещё был жив Моцарт, его называли гением».

Жан Старобински, «Век гения»

«Смена»,

24 сентября 2002 год, Петербург

Последний паж России

В Петербург прибыл единственный русский в княжестве Лихтенштейн – барон Эдуард фон Фальц-Фейн…

За последние несколько лет барон построил две церкви на Украине, откуда родом его мать, а также отдал немалые средства на реставрацию церкви Пажеского корпуса, в здании которого – Воронцовском дворце – уже долгие годы находится Санкт-Петербургское военное суворовское училище. Эдуард фон Фальц-Фейн по праву рассчитывает на то, что память его деда, генерала Епанчина, будет увековечена хотя бы в стенах данного военного заведения.

25 декабря 2002 года Пажеский корпус отметил свое 200-летие, и барон Эдуард фон Фальц-Фейн будет присутствовать на торжественной церемонии. В беседе с корреспондентом «Смены», состоявшейся в информационном агентстве ИТАР-ТАСС, Эдуард Александрович рассказал один очень любопытный эпизод:

– Я хотел явиться на это знаменательное событие в дореволюционной пажеской форме. Но таких мундиров во всем мире осталось, судя по всему, лишь два, да и те находятся в музеях, и напрокат их никто не даст. Тут-то меня и выручил директор Эрмитажа Михаил Пиотровский. За сравнительно небольшую сумму он помог мне справить аж два замечательных мундира. Вообще-то последний выпускник Пажеского корпуса скончался в весьма преклонном возрасте в 1999 году. Но и Эдуарда Александровича фон Фальц-Фейна благодаря его неустанному радению за восстановление былой славы Пажеского корпуса вполне можно причислить к доблестному ряду пажей. А значит, последний паж именно он. Без всяких сомнений.

Хроника

Досье «СЭ»

13. 06. 2007

«У меня в гостях бывали знаменитая русская теннисистка Шарапова и немецкий автогонщик Шумахер»

Барон Эдуард Александрович фон ФАЛЬЦ-ФЕЙН

Родился 14 сентября 1912 года в родовом имении Гавриловка (Фальц-Фейново) Херсонской губернии. Живет в Лихтенштейне. По материнской линии принадлежит к одной из древних именитых российских фамилий – Епанчиных, подарившей России трех адмиралов. Его дядя, ученый-зоолог Фридрих Фальц-Фейн, основал знаменитый ныне заповедник «Аскания-Нова» с уникальным зоопарком. После Октябрьской революции 1917 года вместе с семьей эмигрировал из России. В 1932 году выиграл чемпионат Парижа по велоспорту среди студентов. В 1936 году в качестве специального корреспондента газеты L'Equipe освещал Олимпийские игры в Берлине. Основатель Олимпийского комитета княжества Лихтенштейн. В 1994 году основал музей Александра Суворова в Гларусе (Швейцария). В 1995 году основал музей Екатерины II в Цербсте (Германия). Кавалер двух государственных наград России: ордена Дружбы народов (1994) и ордена Почета (2002). Награжден орденом Преподобного Сергия Радонежского (2002).

Репортаж из Вадуца

– Как? Совершая турне по Австрии и Швейцарии, вы не посетите Лихтенштейн? – спросил меня ответственный сотрудник правительства этого крохотного государства Йоханн Пингитцер, с которым я познакомился в ходе поездки по странам, которые примут финальный турнир футбольного ЧЕ-2008. – Это очень обидно. Пусть мы не стали хозяевами чемпионата Европы, но маленький Лихтенштейн расположен как раз между Австрией и Швейцарией, поэтому соседи то и дело подключают нас к организации турнира.

Кроме того, в наших краях живут люди, которые тесно связаны с российским спортом. Обязательно приезжайте на виллу «Аскания-Нова», что рядом с княжеским дворцом в Вадуце. В ней живет ваш земляк барон Эдуард фон Фальц-Фейн, весьма заслуженный в мире спорта человек.

Подарок за олимпиаду – поездка на Родину

– Господин барон расскажите, как вы помогли Советскому Союзу получить право на проведение Олимпиады-80?

– На Олимпийском конгрессе, который проходил в Варне, я, как член Олимпийского комитета Лихтенштейна, попросил своего друга, генерала Стойчева, представлявшего в МОК Болгарию, познакомить меня с Сергеем Павловым. Тогда советским людям не разрешалось говорить с эмигрантами. Но ваш спортивный министр, когда я ему об этом сказал, только рассмеялся. «Глупости, – заметил Павлов. – В любом случае я не боюсь с вами общаться. Говорите, какая у вас идея». И я смог излить ему душу. Объяснил, что не забываю родину, и хотел бы ей помочь: мол, среди членов МОК у меня есть несколько друзей и даже родственников. Я верил, что близкие мне люди помогут Москве стать олимпийской столицей.

На