нашего состояния теперь только в Фавиньяне и домах. – Иньяцио разводит руками, как будто хочет обнять то, что его окружает.

В голове Винченцо проносится мысль о вилле в Оливуцце и о подготовке к свадьбе с его обожаемой Анниной. Он пообещал ей сказочную свадьбу, но…

Голос Маркезано прерывает его мысли. Адвокат тычет указательным пальцем в папку с бумагами.

– Вы сами знаете, что надо сделать, – впервые за встречу повышает он голос. – Вы должны урезать расходы. Я понимаю, что вам об этом тяжело думать, но с чего-то надо начать…

– И с чего же? С Театра Массимо? С городской больницы? Вы знаете, в каком бедственном состоянии она была, сколько отделений в ней закрыли? Я начал ее благоустраивать… и теперь придется все бросить?

– Дон Иньяцио, вы слишком активно занимаетесь тем, что не приносит доходов. От чего-нибудь вы должны отказаться.

Иньяцио порывисто идет от стола к окну. Волосы взлохмачены, галстук распущен.

– Урезать средства на благотворительность – это значит объявить на весь мир, что мы больше не Флорио, что наше имя, имя моего отца и моего деда, больше ничего не стоит. Вы это понимаете?

Адвокат отвечает не сразу. Подносит руки к губам, словно желая удержать в себе то, что хочет сказать. Но все-таки говорит. И Иньяцио, и Винченцо запомнят эти тяжелые слова на всю жизнь, они будут сопровождать их до самой старости, всплывут в памяти и когда Флорио, лишившиеся собственного дома, будут вынуждены скитаться по чужим домам.

– У вас нет больше имени, на которое вы можете рассчитывать, дон Иньяцио.

Винченцо обмякает на стуле. Иньяцио смотрит в пустоту, закрывает глаза. Впервые благодарен Господу, что отец не дожил до этого момента, ибо он не выдержал бы подобного стыда. И уже не важно, что он, скорее всего, вряд ли оказался бы в подобной ситуации.

– Значит, вот до чего мы докатились… – произносит Иньяцио.

Маркезано выпрямляется, нервно хватается за карманные часы, смотрит на время, выдерживает паузу. Много чего он хотел бы сказать, и слова жгут его изнутри, как раскаленные угли, но нет, он не станет никого оскорблять. Наконец решается:

– У нас нет другого выхода, как только обратиться наверх, на самый верх.

– В Банк Италии? К Бональдо Стрингеру, к этой акуле? – Иньяцио энергично мотает головой: – Только не это! Он повесит нам цепь на шею. У него слишком много союзников среди промышленников. А они, как дикие псы, только и ждут, чтобы выкинуть меня из игры и разодрать дом Флорио на части.

– Могут, да, но я сомневаюсь, что они поступят таким образом. Задача первостепенной важности сейчас – это защита экономики Палермо и Сицилии. И все согласны двигаться в этом направлении. – Адвокат прочищает голос. – Мы должны срочно, до собрания акционеров, просить встречи со Стрингером. – Он тяжело вздыхает и продолжает, смотря в глаза Иньяцио: – Ваша предпринимательская деятельность оказалась безуспешной. Вы субсидировали предприятия, которые быстро прогорели. Вы взвалили на себя строительство корабельной верфи, которая так и не заработала на полную мощь, поэтому пришлось ее продать. При вашей некомпетентности вы излишне самонадеянны. Многие давали вам разумные советы, но вы перестали иметь дело с этими людьми. Более того, вы нажили себе врагов, начиная с Эразмо Пьяджо, которого вы грубо выставили за дверь. Поэтому да, мы докатились вот до такого, и да, имя Флорио ценится не дороже бумаги, на которой оно написано. Ваше состояние обречено, и сейчас приходится думать лишь о том, как сохранить хотя бы собственное достоинство, найти способ выйти из этой ситуации с высоко поднятой головой.

* * *

Когда Маркезано уходит, Винченцо обхватывает голову руками, невидящим взглядом вперяется в персидский ковер. Иньяцио ходит туда-сюда по кабинету.

– Прекрати! – Голос Винченцо хриплый от злости. – Да остановись же ты, черт побери!

Иньяцио встает перед ним.

– А что? – вызывающим тоном спрашивает он. – Мне теперь и ходить нельзя?

– Ты сводишь меня с ума, вот что, – отвечает Винченцо и отталкивает его. Хочет поссориться? Да. Закричать, возмутиться, ибо то, что он только что узнал, не может быть правдой. Это невозможно, в это нельзя поверить.

Иньяцио хватает его за плечи, встряхивает:

– Успокойся!

– Почему ты мне никогда ничего не рассказывал?

– А что бы ты понял? У тебя в голове только машины, девицы… К тому же какой прок от того, что мы горевали бы вместе?

Винченцо вскакивает на ноги:

– А ты, можно сказать, святой!.. Сколько ты потратил на своих девиц, а? На драгоценности, на дома, как, например, для Лины Кавальери! А теперь только и делаешь, что катаешься с Верой в Рим… Дела у него, как же!

– Не смей меня обвинять. Я оплачиваю все твои развлечения, забыл? Знаешь, сколько стоит организация гонки «Тарга»?

Винченцо отталкивает брата, процедив сквозь зубы оскорбление. Они почти одного роста и очень похожи. Но пятнадцать лет разницы между ними сегодня ощущаются как никогда остро.

– Ты обязан был рассказать мне, что происходит. Я не знал, что мы… – Винченцо не может подобрать слово.

– …в таком жалком положении? – договаривает за него Иньяцио, фыркая. – Да, черт побери, это так. И я не исключаю, что придется продать какую-то недвижимость, чтобы выплатить долги. – Он нервно сглатывает, понимая, что на самом деле нужно будет сделать больше, гораздо больше, чтобы поднять дом Флорио из руин.

Винченцо пытается успокоиться, но ему страшно. И это не тот страх, который охватывает его во время езды на автомобиле. От этого чувства стынут кровь в жилах и мысли и затуманивается будущее. Винченцо оглядывает кабинет, будто не узнает место, где находится, будто мебель и предметы интерьера, которые всегда были частью его повседневной жизни, внезапно перешли в чужую собственность. Теперь уже он мерит нервными шагами кабинет, касается мраморной панели-барельефа, изображающего эпизод из жизни Джованни Батисты, работы великого скульптора XV века Антонелло Гаджини. Винченцо помнит, что был ребенком, когда отец его приобрел. Он казался ему огромным и очень тяжелым. Рядом висит рисунок мастерской школы Рафаэля. Стол, кожаные кресла, персидский ковер… и за пределами комнаты, в этом доме и в его жизни – расписные итальянские вазы, богемский хрусталь, немецкий фарфор, английская обувь, одежда от первоклассных портных… Невозможно помыслить, чтобы ничто из этого больше не принадлежало ему. Какая жизнь его теперь ждет?

– Прости, – раздается у него за спиной голос Иньяцио, заставляет обернуться.

Винченцо поворачивается, обнимает брата.

– Мы достойно выйдем из этого положения, Иньяцио. Вот увидишь…

Но тот качает головой, высвобождаясь из объятий.

– И ты… собираешься жениться… – бормочет он надломленным голосом.

При этой мысли морщина на лбу Винченцо