WORTH

Платья, манто, белье, меха

От списка, который он видит перед собой, у него кружится голова:

1 Вечернее платье бархатное, темно-серого цвета, накидка из тюля того же цвета, расшитая матовыми и блестящими пайетками в тон, отороченное мехом скунса;

1 Блуза из кружева с узором цвета спелой пшеницы;

1 Костюм из стеганой ткани, жилет нижний;

1 Манто вечернее бархатное, цвета вишни, отороченное мехом шиншиллы; рукава расшиты «искрящимся» золотом;

1 Платье атласное цвета лазури, отделанное серебряным кружевом…

Не надо было посылать Франку, дочь и мать в Париж обновлять гардероб после пожара… – в ужасе говорит он сам себе, увидев цифру в конце списка. В другое время эта сумма никак бы его не тронула, но сейчас она как раскаленное клеймо. Так же как и счет от «Ланвен» и «Картье», куда его жена отвела свекровь за украшениями, чтобы восполнить утраченное в пожаре.

С другой стороны, его мать еще больше помрачнела, Иджеа очень напугалась… А Франку ему хотелось отослать подальше, чтобы избежать сцен, подкрепленных язвительными комментариями по поводу его отношений с Верой Арривабене, о которых она узнала.

Мать Франки и Джулия верно почувствовали: нельзя было доверять сестрам Пападополи. Мадда больше не скрывала своего интереса к девятнадцатилетнему Джузеппе Ланца ди Трабиа. Что касается Веры, то ее муж, доблестный морской офицер, был на более чем десять лет старше нее. И дружил с Иньяцио… но даже это не остановило Иньяцио.

Красивая, веселая, жизнерадостная Вера, ему с ней хорошо и легко, а Иньяцио этих ощущений отчаянно не хватает. Дома он чувствует себя подавленно.

Он отодвигает в сторону счета «Уорта», «Ланвен» и «Картье» и просматривает рабочие сметы. Надо отремонтировать целых восемь комнат, включая бальный зал, и заказать работы по очистке от копоти и покраске обгоревших стен в других комнатах. Они с Франкой решили воспользоваться случаем и построить напротив бального зала круглую комнату для отдыха и общения по моде нынешнего времени.

– Отдыха, как же… – ворчит Иньяцио.

Легкий стук в дверь.

– Адвокат Маркезано, дон Иньяцио, – объявляет слуга.

– Пожалуйста, пригласите.

В комнату тяжелыми шагами входит Джузеппе Маркезано и останавливается у письменного стола. Когда закончился его депутатский срок и завершился судебный процесс по делу об убийстве Нотарбартоло, он стал заниматься юридическими вопросами семьи. С того короткого допроса Иньяцио прошло уже семь лет. С тех пор ветер переменился несколько раз, и Маркезано не отставал. Да и потом, он не единственный на Сицилии, настоящее которого не является логическим продолжением прошлого.

Иньяцио даже не встает поприветствовать гостя. Печально смотрит на толстую папку с делами, которую Маркезано положил на стол, и переводит беспокойный взгляд на адвоката.

– Порадуйте меня хорошей новостью, – произносит Иньяцио, как только слуга закрывает дверь. – Она мне необходима.

Усы адвоката – черные и густые, как и его шевелюра, – вздрагивают.

– Боюсь, в этом случае я не смогу вам помочь. – Маркезано садится, указывает на папку. – Мне написали из Коммерческого банка. – Выдерживает паузу. – Из Милана, из центрального отделения, – добавляет.

Иньяцио, закрыв глаза, массирует переносицу.

– Продолжайте.

– На собрании акционеров десятого ноября вас официально попросят отдать компаниям «Ла Велоче» и «Италия» акции «Генерального пароходства», которые у вас под залогом. Это отделения Итальянской судоходной компании, а значит, акции останутся внутри концерна. – Маркезано говорит спокойно, четко проговаривая слова. Иньяцио Флорио, он в этом уверен, не глупец, но должен принять тот факт, что Итальянский коммерческий банк, главный кредитор дома Флорио, больше ему не доверяет. И хочет выкинут его из «Генерального пароходства».

Иньяцио закрывает лицо руками.

– Они боятся, – тихо говорит он. – Боятся, что мы за дешево продадим акции «Генерального пароходства» чужим компаниям, чтобы заработать, позволив, таким образом, сильным конкурентам выйти на рынок морского транспорта.

– Очевидно, так. Вас держат под контролем с тех пор, как вы продали акции синьору Аттилио Одеро. Де-факто вы передали ему судостроительную верфь. Как там говорится? Пригрели змею на груди. Вот.

Да уж, прошло почти три года с того времена, как он продал акции Общества судостроительной верфи, доков и механических заводов Сицилии, чтобы раздобыть немного денег, фактически отстранившись от дел компании. Принес жертву, отчего у него до сих пор душа горит. Тем более что это его не спасло.

– За всем стоит этот рогоносец Пьяджо. С тех пор как я его уволил, он постоянно думает о том, чтобы придушить «Генеральное пароходство» руками своей компании «Итальянский Ллойд». И готов поспорить, Джолитти с ним заодно и ждет не дождется, как бы поскорее от меня отделаться! Он и все его дружки!

Маркезано поднимает бровь, но не отвечает. Развязывает тесемки и вынимает из папки лист, смотрит на него, сощурив глаза. Достает из кармана пенсне, надевает.

– Вы постепенно уступали Коммерческому банку акции Итальянской судоходной компании, каждый раз все больше и больше. Между тем что в кассе практически не осталось денег, – заявил он. – Кроме того, вы отдали Коммерческому банку последние акции Итальянского винного анонимного общества под гарантию займа, и кто знает, удастся ли вам их выкупить. Мало того, скоро будут обновляться государственные концессии по навигации, и ваши конкуренты предлагают более выгодные условия…

– В итоге чего хочет Коммерческий банк? – Голос Иньяцио еле слышен. – Что-то они должны дать мне взамен… Не могут же они расчитывать на то, что я за просто так сниму с себя последнюю рубашку!

– Коммерческий банк удерживает ценные бумаги и предоставляет вам право выкупа в мае или ноябре следующего года, естественно, за другую цену. – Маркезано снимает пенсне, скрещивает руки на животе. – Честно говоря, дон Иньяцио, вы правы: это отвратительные условия. Если акции не выкупить, вы лишитесь «Генерального пароходства» и всего, что с ним связано, в первую очередь литейного завода «Оретеа» и дока. И все-таки, принимая во внимание ситуацию, в которой оказался коммерческий дом, не вижу, что…

Он берет из папки еще один лист, протягивает его Иньяцио.

Иньяцио смотрит на безжалостно четкие цифры, которые подытоживают драматическую ситуацию.

У Иньяцио дрожат руки, ноет в животе. Он хватает колокольчик, хочет, чтобы Винченцо тоже присутствовал.

До этого момента он держал брата в неведении, не посвящал в детали того, что происходило. Не хотел, чтобы молодость Винченцо отягощалась бременем ответственности, как это случилось в его жизни. Винченцо он позволял все, баловал, как сына – как сына, которого у него больше не было.

Электрическим током обжигает мысль: есть ли смысл продолжать бороться?

За те долгие минуты, что Иньяцио