– Что наша жизнь? – довольно сносно пропел Один. – Игра! Почему нет?

– Да потому, что всё это несерьёзно.

– Мы помогаем человеку более интересно и насыщенно проживать жизнь. Существенно продляем её субъективную продолжительность, – включил Один директора по рекламе.

– Работаем на игры, живём ради игр. Какай-то психический инфантилизм, – 32/08 играл в симулятор психбольницы «Гнездо улетевшей кукушки», поэтому знал, о чём говорил. – Это клиника, господа.

– Ну почему же? Мы, например, заняты, кроме игр, и другими очень важными вещами, – обиделся Один. – Например, решили вопрос с расстояниями – турбопланы производим…

– Тоже игрушки. Есть гораздо более важные вещи, чем самолётики эти ваши.

– Например?

– Человеческая жизнь. Буратино вон захотел и поменял печень на какой-то более совершенный прибор, чтобы себе место в организме освободить. Почему вы печени эти искусственные массово не производите? Почему не усовершенствовать остальные органы? Почему не попытаться продлить людям физическую жизнь? Буратино же сделал для вас препарат, замедляющий старение.

– Это не наша компетенция. Да нам никто и не даст этим заниматься без лицензии. Это забота государственного здравоохранения.

– Да если бы вы захотели, купили бы себе эту лицензию. Но вам же всё равно! Пчела проживает шестьдесят лет в среднем, а потом её отправляют на месяц в «Последний сон», из которого она перемещается прямиком на фабрику сельскохозяйственных удобрений. И всем это выгодно: и системе жизнеустройства, и государству, которому не приходится платить пенсию. Так на кой же чёрт государству продлять человеку жизнь? Зачем эти траты?

– Не будем забывать, что за этот месяц он проживает тысячу лет в райских условиях, – заметил директор по рекламе.

– Не будем забывать, что это убийство.

– Какое же это убийство? Это эвтаназия. Пчела идёт на неё добровольно. Потому что не хочет обременять общество своим бесполезным существованием.

– Да нет. Вряд ли все настолько сознательны. Пчёлы идут на это потому, что у них нет выбора.

– Ну почему же нет. Пожалуйста, живи сколько хочешь, никто в «Последний сон» насильно не тянет.

– Жуй пластиковую кашу и мечись в обесточенном саркофаге, как заживо похороненный, потому что на гипносон никакой пенсии не хватит. Потом сойди с ума от абстиненции и сдохни. Это разве выбор?

– Ну какой никакой…

Тут их спор был прерван странными звуками, которые начал издавать Буратино. Лицо его было искажено невероятным страданием. Наконец он разрыдался, да так, что слёзы буквально брызнули из глаз во все стороны. Мальчик вскочил и выбежал из кабинета.

– После того как он вселился в это тело, сам не свой сделался, – прокомментировал этот демарш Один. – Смотри, до чего ты довёл его своей демагогией. Ты почему такой неблагодарный? Он ведь столько для тебя сделал.

– А вы когда-нибудь сидели у проклятой красной кнопки восемь часов подряд?

– Нет, – настороженно ответил директор по рекламе и продвижению. – У меня другой функционал по жизни.

– А я почему должен? Чем я хуже вас? А у меня ведь даже выбора нет и никогда не было! Только один путь – в пчёлы.

– Хорошо, – сухо сказал Один. – Мы учтём твои замечания. А теперь тебе пора, турбоплан ждёт тебя на крыше.

29. Сон X.

Закари со товарищи без сопротивления прошли владения маркиза Мирланда. Малоподверженный женским чарам маркиз без сожаления согласился выдать повстанцам свою ведьму Перверзию. Он даже готов был предать её огню и очень расстроился, когда оказалось, что в этом нет необходимости. Его сиятельство рассказал, что давно не разделяет государственную политику и мечтает о свержении короля, однако лично участвовать в походе отказался, сославшись на нездоровье.

Мирланд выделил в помощь повстанцам две сотни арбалетчиков и столько же лёгких всадников. Правда, о воинах маркиза поговаривали, что они, подобно своему господину, гораздо более эффективны в хвастовстве и танцах, чем в бою, но внешне отряд стал выглядеть внушительнее.

Граф Голуат, в полном соответствии со своим упрямым нравом, собирался дать полноценный отпор мятежникам. Его армия в отличие от маркизовой состояла из умелых и храбрых бойцов, и серьёзные потери с обеих сторон были бы неизбежны. Однако герцог Альбрукский вызвал его на поединок и легко сразил с помощью волшебного доспеха. По договору вассалы побеждённого должны были присоединиться к победителю, и армия пополнилась полутысячей пехотинцев и парой десятков рыцарей. Ведьма Голуата Малефисента попыталась бежать, обратившись в летучую мышь, но, поскольку дело происходило посреди бела дня, она ориентировалась с трудом, и стрела Питера Одноглазого легко настигла её.

По дороге к повстанческой армии присоединились ещё около тысячи крестьян, фермеров и ремесленников и около тридцати мечтающих о славе и свободе бедных рыцарей со своими отрядами.

В обозе заправлял Гвидо. Ни одна армия мира за всю историю не питалась так вкусно: повар был способен из бобов и потрохов сварганить такое блюдо, что при королевском дворе бы позавидовали.

Таким образом, к началу похода на королевский замок в войске Закари насчитывалось: сто двадцать четыре тяжеловооружённых рыцаря, пять сотен лёгких всадников, триста арбалетчиков и четыреста лучников, восемьсот человек тяжёлой пехоты и полторы тысячи лёгкой, а также около тридцати бардов, менестрелей и двухсот маркитанток. Всего, не считая обозников, около трёх тысяч шестисот человек.

И всё же войско короля на тот момент было куда более внушительным: четыре сотни рыцарей, полторы тысячи конных и две тысячи пеших гвардейцев, по пятьсот человек арбалетчиков и лучников, больше двух тысяч лёгких мечников и копейщиков. Итого почти шесть с половиной тысяч воинов.

Король выступил во главе своего войска навстречу мятежникам. Место для решающего сражения было выбрано им самим. Он решил встретить противника в чистом поле и был настолько уверен в своём превосходстве, что его не смущала ни река позади позиций его войск, ни болото на востоке.

У армии герцога Альбрукского положение было получше: холм, на котором находилась ставка, хоть и был пониже, чем королевский, но по сторонам от него простирались леса, прикрывающие фланги.

Почти на самой вершине холма Закари расставил арбалетчиков, ниже расположилась в пять шеренг тяжёлая пехота, состоящая в основном из суровых бойцов приснопамятного графа Голуата. Ещё ниже разношёрстная легковооружённая толпа, составляющая почти половину армии. Закари разместил её там вовсе не для живого щита, как делали многие полководцы, это было сделано в том числе для создания впечатления большой армии. Впрочем, особенно рассчитывать на то, что удастся ввести противника в заблуждение, не приходилось; многие видели огромного ворона, реющего высоко в небе, вне досягаемости стрел и болтов. Все знали, что именно в такую птицу может обращаться