— Мы будем спать вместе? — недоверчиво спросил он.

— А что тут такого, — пожала она плечами. — Сколько раз мы с тобой спали вместе. Поспим еще один. Ничего с нами не случится.

— Но это значит, мы будем…

— А вот этого мы как раз не будем, — усмехнулась Мазуревичуте. — Этот этап наших отношений завершен навсегда. Мы будем просто спать считай, как брат и сестра. Если принимаешь мое условие, тогда у тебя есть, где сегодня заночевать.

— А что мне остается делать, — пробормотал Варшевицкий. — Ты из тех, кто дает надежду, и тут же отнимает, — капризно произнес он.

— Перестань. Кстати. У меня есть еще одно условие.

— Какое?

— К тому моменту, как мы пойдем с тобой спать, ты должен протрезветь. Я не собираюсь спать с человеком, кто не в состоянии себя контролировать.

— Но как? Я выпил целую бутылку виски.

— Не знаю, Кшиштоф. Прими холодный душ, а лучше искупайся в озере.

— Но сейчас темно.

— И что из того. Тебя никто не заставляет плавать. Просто окунись у бережка. И вообще, что с тобой случилось? Ты и раньше пил, но никогда не напивался. Мне нравилось это в тебе.

Некоторое время Варшевицкий молчал.

— Я почувствовал, что это мне сейчас необходимо, — неохотно сказал он.

— Прежде ты этого не чувствовал.

— Прежде я на что-то надеялся, а теперь — нет.

— Но ты написал новую книгу, а это всегда и новая надежда.

— Да, — замотал он головой и так низко наклонился, что едва не упал. Мазуревичуте едва успела его удержать в сидячем положении. — Меня что-то качает, — констатировал он.

— Еще бы, после такой дозы виски!

— О чем мы говорили, Рута? — сморщил он лоб.

— Раньше у тебя была надежда, а сейчас нет, — кратно напомнила Мазуревичуте.

— Ах да, все правильно. Он у меня ее отнял.

— Феликс?

— Кто же еще? Он у всех отнимает надежду.

— Главное, найти виновного — и сразу становится легче. Так?

— А разве не так?

— Очень комфортно винить другого в своих бедах. В свое время мне тоже нравилось это делать. Но потом я все же поняла, что это одна из самых страшных ошибок человека. По большому счету она ставит на нем крест.

— Вот как ты размышляешь, — пробормотал Варшевицкий. — Ну, да, ты же всегда за него.

— Ошибаешься, — покачала головой Мазуревичуте, — я всегда за себя. Просто в отличие от тебя я не иду у себя на поводу. Давай прекратим этот спор. Уже скоро всем идти спать, а ты помнишь, что тебе еще надо протрезветь. Иначе придется ночевать под звездами. Впрочем, это весьма романтично, хотя и прохладно.

— Хочешь, чтобы я искупался? Но у меня нет даже плавок.

— Зачем они тебе в темноте. Окунись — и хмель быстро пройдет.

— Да, ты права. — Варшевицкий попытался встать, но с первого раза не получилось, он плюхнулся снова на стул. — Не поможешь? — жалобно посмотрел он на свою собеседницу.

Мазуревичуте встала и помогла ему приподняться со стула. Варшевицкий помахал ей рукой и не твердой походкой пошел к выходу с террасы.

Несколько секунд Мазуревичуте смотрела, как он удаляется, рискуя в любую минуту растянуться на земле. А если он утонет? вдруг подумала она. Надо его подстраховать, поработать спасателем. Только лучше ему об этом не знать.

Мазуревичуте решила подождать, пока Варшевицкий скроется из вида и только затем последовать за ним.

133

Каманин вышел из замка, остановился и стал жадно вдыхать в себя теплый вечерний воздух. Внутри здания он вдруг почувствовал, что задыхается и поспешил его покинуть. Возможно, опять подскочило давление. Обычно в таких случаях он тут же обращался к Марии, но сейчас ему не хотелось это делать. Справится сам, решил он.

Ему стало лучше, но он решил пока не возвращаться назад, лучше еще немного побыть на свежем воздухе. Он медленно двинулся к фонтану, решив посидеть рядом с ним на скамейке.

— Феликс, постой! — услышал он позади себя.

Каманин обернулся и увидел, что его догоняет Нежельский.

— Я тебя искал там, а ты, оказывается, здесь, — сказал он, поравнявшись с Каманиным.

— Захотелось подышать свежим воздухом, — сообщил Каманин.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

— Нормально, — ответил Каманин. Ему сейчас не хотелось жаловаться на недомогание Нежельскому.

— Ты не против, если я постою немного рядом с тобой? — спросил Нежельский.

— Не против. Только пойдем, сядем.

Они дошли до фонтана, сели рядом на скамейку.

— Я хотел с тобой поговорить, — произнес Нежельский.

— Говори.

Нежельский посмотрел на небо, затем перевел взгляд на Каманина.

— Я хочу сделать признание, — сказал Нежельский.

— Разве ты уже его не сделал? — слегка удивился Каманин.

— Я должен его дополнить.

— А нужно ли?

— Нужно, Феликс.

— Тогда давай.

— Когда я писал на тебя доносы, я не просто так писал. Я хотел, чтобы тебя посадили.

Некоторое время мужчины молчали.

— И почему ты этого хотел? — спокойно спросил Каманин.

— Ты не понимаешь?

— Нет, раз спрашиваю.

— Ты мне жутко мешал, из-за тебя все, что я делал, казалось мне убогим. С тобой я чувствовал себя вечно неполноценным. Это было ужасное ощущение.

— Весьма стандартные чувства, — пожал плечами Каманин. — Но что было, то прошло.

— Ничего не прошло, — резко возразил Нежельский. — Это чувство по-прежнему во мне сидит. И я не сомневаюсь, что оно не уйдет никуда до самой моей смерти.

— Но что ты хочешь от меня? Если могу чем-то помочь, подскажи.

— От тебя мне ничего не надо. Я пришел не за этим.

— Неужели это еще не все твои признания?

— Я не о признании.

— Тогда о чем? — Каманин в упор посмотрел на старого друга.

— Я пришел сообщить, что больше никогда не увижусь