По разлучении маток и секачей от стада, разделяют его на небольшие табуны или кучки и легонько гонят на самое место побоища, которое отстоит иногда даже на 10 верст; но такие большие переходы для них очень трудны. В один день коты не могут перейти такое расстояние, потому что по строению своего тела не идут, а скачут; и потому очень часто их останавливают и дают роздых. Коты лишь только остановятся, то тотчас засыпаюсь от усталости. В холодную и сырую погоду котики идут легче и скорее, чем в сухую и ясную.

Прогнав котов на место побоища, дают им роздых на час или более для того, что мясо убитых в жару не имеет свойственного вкуса и для засола не годится; после роздыха тотчас начинают их бить дрегалками. Маленьких котиков, которые родились сего лета, бьют без разбора, и самцов, и самок, а из прошлогодних, по нынешним распоряжениям, бьют только самцов, а самок стараются прогонять в море.

Гнать котов на место побоища и бить их могут даже дети: так они смирны, беззащитны и покорны. От этого, говорят промышленники, не у всякого легко подымается рука на убиение таких невинных творений, которые виновны только в том, что имеют пух.

С убитых котиков иногда обстоятельства не позволяют снимать шкуры даже до 4 суток и более. И испытано: что неснятая шкура не опреет долее, чем снятая и невычищенная.

Шкуры с убитых котиков снимают и чистят мужчины, от 50 до 200 в день, и передают женщинам, которые их растягивают в деревянные пяла или рамы, по две вместе, одна к другой шерстью; а потом сушатся они в сушильне, нагреваемой каменьями. Банщик, или управляющий сушильнею, должен быть из самых опытных и искусных; иначе можно сжечь или опарить шкуры. Готовые шкуры вяжут в тюки, по 50 вместе, и в свое время отправляют, куда следует; а мясо частью готовится для продовольствия живущих в других колониях; а большею частью просто весится на лабаза, или вешала, для употребления зимою; потрохи и остальное мясо складывается в кучу для дров[143].

После отгонов, которые иногда повторяются даже до трех раз на одном и том же месте, матки несколько дней ходят около берегов и с жалобным криком ищут детей своих.

После первых отгонов, коты лежат очень близко к воде и делаются слишком осторожны. Случалось видеть, что в то время, когда начинали отгонять стадо от берега, некоторые из спящих маток умирали, задрожав всем телом, вероятно от испуга.

Секачи, по окончании своего дела, что бывает около половины июля, отходят от стада и ложатся в пустых местах, где или спят, или ходят в море для снискания пищи.

Коты начинают уходить с островов не ранее 3-го октября; и также избирают для того удобные ветры; NW и N ветры, лак попутные, суть самые лучшие для ухода котов. Большие коты, пред отправкою, более лежат на берегу, нежели ходят в море; а маленькие, напротив. После первых отгонов, большие коты, т. е. самки и холостяки, часто собираются на каменистых мысах в большом числе, как будто для совета; уцелевшие же от побоища котики, по большой части, выходят на свои родимые места.

В первых числах ноябри, уже почти ни одного кота не бывает видно близ островов, выключая нескольких секачей, которые иногда остаются до последних чисел ноября и даже до декабря. И замечают, что они, хотя в это время и выходят на берег, но очень не на долгое время. В январе же и феврале никогда не видали ни одного кота. Когда-то один раз в феврале, и в 1832 году в марте на острове св. Павла, видели по одному секачу, которые на несколько времени выходили на берег, и потом опять их не стало, вероятно, до настоящего времени.

После сего надобно решить вопрос: куда уходят коты на зиму? Прежде, когда еще не были открыты котовые острова, промышленники, жившие на Уналашке, видели, что коты, осенью, возвращаясь из Севера, на несколько времени заходили в северные заливы Уналашки, Акумана и Акуна, где их и промышляли алеуты; но когда уже зима видимо начинала приближаться, коты уходили на полдень проливами между Уналашкою и Унимаком и преимущественно Унимакским проливом. После же открытия островов Прибылова, когда там начались промысла котов, их стали видеть в заливах Уналашки менее и менее, и наконец, со времени 1815 года во всем Уиалашкинском отделе не видят уже ни одного кота, с тем вместе не стало видно и того, в которое время и которым проливом они проходят в север и обратно.

Конечно, нельзя сказать, что ныне коты перестали совершать свои странствования, потому только, что их перестали видать и потому, что когда-то видали шатающихся секачей в ноябре и декабре; (таких секачей видали иногда, когда еще видели их переходы, и когда они заходили на Уналашку.) Итак, куда же уходят коты на зиму и где они бывают с ноября по апрель? Около островов Уналашкинского отдела и по всему нашему американскому берегу их нет совершенно. В Калифорнию? Но тамошние коты, по замечанию гг. Хлебалкова и Шелихова (бывшего правителя Российской, а потом Ситхинской Конторы), много различествуют от котов, промышляемых на островах Прибылова; да притом уже более 5 лет, как в Калифорнии нет котов. В Южную Шотландию? Но, чтобы пройти такое расстояние, им надобно проплыть более 71/2 тысяч миль вперед и столько же назад; и все это путешествие совершить не более как в 5 месяцев; т. е. они в каждые сутки без отдыха должны переходить не менее как 200 верст; здесь с первого взгляда видна невозможность. Если предположить, что коты отдаляются с островов Прибылова только по причине наступающей зимы, и время зимы проводят в море, то почему же они проходят (или проходили) преимущественно Унимакским проливом? Тогда как им за алеутскую гряду островов было бы ближе проходить Четырехсопочным и другими проливами — как ближайшим путем к Югу.

Теперь следует сказать о том, какие берутся меры для того, чтобы умножить или, по крайней мере, продолжить котовый род.

С самого открытия островов Прибылова и до 1805 года, т. е. до прибытия в Америку г. генерала Резанова, промысел котов на обоих островах производился совершенно без всякого расчета и хозяйства, потому что тогда было много Компаний и, следственно, много хозяев, и всякий из них старался промыслить как можно более. Но г. Резанов, видя, что