Все земноводные имеют жесткие усы (рогового вещества). Самые длинные и, следовательно, лучшие усы имеет сивучий самец; у некоторых из них бывают усы до 10 вершков длиною.

Бобр морской есть самое лучшее животное в своем роде, во всех отношениях. Шерсть его есть самая драгоценнейшая из всех животных в свете[139]; стан тела его красив; и способности тела его несравненно выше всех прочих. Он чрезвычайно смышлен, осторожен, даже разумен, так что алеуты прежде давали ему происхождение от людей, чему отчасти способствует и самое строение тела бобра. Голова у него почти совершенно кругла; грудь, плоская как у человека; передние лапы очень похожи на руки, которыми он действует ловко и свободно; например, доставши со дна моря раковины, он их разбивает камнем. Обыкновенное положение бобров, на море, всегда бывает на спине, которая так же кругла, как и у прочих животных; в этом положении он может и плавать. Самки очень детолюбивы. Маленьких детей они всегда имеют на груди своей. В случае опасности, мать не покинет дитя свое на воде; но носит и защищает его до невозможности. Многие из старых алеутов сказывают, что самки бобров с детьми своими нянчатся почти — точно так, как женщины; даже слыхали, как они убаюкивают их.

Бобры не могут или, лучше сказать, не хотят жить там, где их беспокоят люди; стоит только побывать на лежбище бобров и оставить малейший признак своего посещения, и бобры тотчас начнут искать себе другого убежища; и оттого алеуты при промысле бобров, такую наблюдают осторожность, что, будучи за несколько десятков верст от берегов моря, не позволяют даже плевать на воду.

В прежнее время бобры водились везде и часто лежали на берегах большими стадами, особливо на одном из островов Прибылова; но ныне там нет совсем, и по всему Уналашкинскому отделу нет ни одного места, где бы лежали бобры. Они водятся ныне только вдали от берегов, на местах, неглубоких и особенно таких, где вырастает морская капуста. На берега же они выходят только в жестокий ветер, зимою, и то не иначе, как на места более недоступный для человека; случается, что подходят к берегам и летом, но только на самой утренней заре, для снискания пищи. Днем же, в хорошую погоду и на самых безопаснейших для них местах, не найти ни одного бобра.

В Атхинском отделе есть известные места, где водятся и плодятся бобры, но в здешнем отделе нет совсем таких мест; а между бобрами здешними, курильскими, атхинскими и калифорнскими, есть большая разница в шерсти. И потому, если бобры, точно как и все водоземныя, родят на земле, то спрашивается, где плодятся бобры, те, кои водятся около берегов Уналашкинского отдела? Если на воде, то почему же они водятся преимущественно около южных берегов и в тамошнем море, — тогда как в прежнее время они более были в северном? Это обстоятельство заставляет также предполагать, что в южном море есть острова или камни, еще нам неизвестные. Для бобров, водящихся около Умнака, алеуты назначают остров недалеко от Уналашки, на полдень, о коем сказано выше (в 3 отд. первой части). Но откуда приходят бобры на Саннах, и особенно зимою в бурное время? Весьма вероятно оттуда же, откуда коты и сивучи, т. е. с мест, еще неизвестных.

Промысел бобров производится почти одинаково, т. с. партиею. Время для промысла есть с первого мая и до июля, т. е. в такое время, когда менее всего бывает ветров. Партия не может состоять менее как из 15 байдарок, или 15 промышленников. Промышленники в партию отправляются в последних числах апреля или первых мая, на места известные; самый же промысел производится так:

Выбрав самый тихий день, на самой заре, промышленники, осмотрев прежде берега, отправляются в море искать бобров, на местах известных. Отъезжая в море, все байдарки, сколько их есть в партии, едут линией, или строем, одна от другой в таком расстоянии, чтобы можно было видеть между ними бобра. В большой партии линия эта растягивается на несколько верст. Тот, кто первый из промышленников, увидит бобра, или к чьей байдарке будет ближе бобр, делает сигнал, подняв кверху весло, которое держит до тех пор, пока не окружат его байдарки, или пока опять снова не покажется бобр в другом месте. Увидев сигнал, тотчас или один отряд партии, т. е. несколько байдарок или иногда вся партия окружат то место, где видели бобра в первый раз, составляя круг, сколько можно более, и имея стрелы наготове. Бобр, увидя неприятеля, не тотчас уходить в воду; но осматривает и соображает все обстоятельства и в воде делает разные маневры и хитрости, чтобы уйти от опасности. Но сколько бы долго он ни был в воде, наконец должен бывает показаться на поверхности моря. И тот промышленник, близ коего покажется бобр, если может, разумеется, кидает стрелку в бобра, тотчас поднимает весло; его опять окружают, но уже в меньшем расстоянии, потому что бобр в другой раз не может пройти далеко и пробыть долго в воде. И это делается до тех пор, пока не посадят в бобра стрелку; а бобра, в котором находится стрелка, можно считать уже упромышленным; потому что стрелка, тащась за ним в воде, отнимает от него ход, а при выходе его из воды, если бы он и хотел притаиться, показывает место, где он находится.

После первой стрелки кидают вторую и третью, и даже более. Но бобр принадлежит всегда тому, кто первый попал в него стрелкою; а если двое или многие вдруг попадут в него стрелками, то бобр достается тому, чья стрелка ближе к голове.

Если в одно время видно двух или многих бобров, то партия разделяется на отряды, и каждый отряд действует особо, но без всякого замешательства и стройно.

Лучшее время для промысла бобров есть совершенное безветрие и самое малое волнение. При волнении же и при ветре очень нередко теряют бобров, даже и подстреленных.

Места, где промышляются бобры, все известны и на перечете; во всяком другом месте, и в самое лучшее время, не найти ни одного бобра.

Есть еще другой способ промысла бобров, но он употребляется весьма немногими и только зимою, и прибыль от него невелика. Способ этот заключается главное в том, чтобы при самом сильном буруне выйти на берег, а потом бить