Конституционалистов, в которых я уверен, – 178.

Голосующих за Мало, которых я лично завербую, – 10.

Избирателей-иезуитов, втайне руководимых господином Крошаром, – 12 человек или, на самый худой конец, – 10.

Итого – 198.

Мне не хватает двух голосов, но назначение по министерству финансов господина Блондо-племянника, Аристида Блондо, даст мне по крайней мере шесть голосов. Большинство: четыре голоса. Затем, милостивый государь, если вы уполномочите меня в крайнем случае пригрозить четырем лицам увольнением (я дам честное слово, подкрепленное неустойкой в тысячу франков, которые будут находиться в руках у третьего лица), то могу обещать министру большинство не в жалких четыре голоса, а в двенадцать, а то и в восемнадцать голосов. На мое счастье, Блондо – глупец, ни разу в жизни не внушивший никому ни малейшего подозрения. Он ежедневно твердит мне, что лично располагает дюжиной голосов, но это весьма сомнительно. Однако, милостивый государь, все это стоит недешево, и я не могу, имея семью на руках, вести кампанию исключительно на свой собственный счет. Министр депешей от пятого числа с пометкой «частная» открыл мне кредит в тысячу двести франков на выборные цели. В счет этого кредита я уже израсходовал тысячу девятьсот двадцать франков. Полагаю, что его сиятельство слишком справедливый человек, чтобы заставить меня выложить из своего кармана эти семьсот двадцать франков?

– Если ваши старания увенчаются успехом, то никаких сомнений быть не может, – ответил Люсьен. – В противном случае должен признаться вам, милостивый государь, что в моих инструкциях ничего не говорится об этом!

Господин де Рикбур вертел в руках ассигновку на шестьсот франков, выписанную Люсьеном, и вдруг заметил, что почерк был тот же, что в депеше, помеченной «частная», содержание которой он из осторожности передал этим господам лишь частично. С этой минуты его уважение к господину «комиссару по делам о выборах» стало безграничным.

– Меньше двух месяцев назад, – прибавил господин де Рикбур, весь покраснев от сознания, что разговаривает с любимцем министра, – его сиятельство соблаговолил собственноручно написать мне письмо по поводу громкого дела.

– Король придает этому делу огромное значение.

Префект открыл потайной ящик огромного секретера, вынул из него письмо министра, прочел его вслух и затем передал молодым людям.

– Это рука Кромье, – сказал Кофф.

– Как! Не рука его сиятельства? – воскликнул пораженный префект. – Однако я разбираюсь в почерках, господа.

И так как господин де Рикбур уже не думал о своем голосе, он стал у него насмешливо-резким, зазвучал чем-то средним между упреком и угрозой.

«Типичный голос префекта, – подумал Люсьен. – Ничто так не портит голоса, как эта должность. Три четверти грубости господина де Веза надо отнести за счет тех десяти лет, в течение которых он монопольно ораторствовал в приемном зале префектуры».

– Господин де Рикбур действительно хорошо разбирается в почерках, – сказал Кофф, который уже не хотел больше спать и время от времени наливал себе по большому стакану белого сомюрского вина. – Почерк Кромье необыкновенно похож на почерк его сиятельства, особенно когда он старается подражать ему.

Префект попробовал возражать; он был унижен, так как главной опорой его тщеславия и его надежд на повышение были именно собственноручные письма министра; в конце концов ему пришлось согласиться с Коффом, который стал беспощаден к этому почтенному амфитриону с тех пор, как узнал о возможном банкротстве торговца сукном и лесом господина Мало. Префект, окаменев от изумления, держал в руке письмо министра.

– Бьет уже четыре часа, – добавил Кофф. – Если мы продолжим наш разговор, нам не удастся встать в девять часов, как хочет господин префект.

Господин де Рикбур усмотрел в слове «хочет» упрек.

– Господа, – сказал он, подымаясь и отвешивая поклон до земли, – я созову к половине десятого тех нескольких человек, которых я прошу вас принять в первую очередь. Когда пробьет десять часов, я явлюсь к вам лично в ваши комнаты. А до того времени можете спать крепким сном.

Несмотря на протесты Люсьена и Коффа, господин де Рикбур выразил желание сам показать им их комнаты, сообщавшиеся между собой маленькой гостиной. Он простер свою заботливость до того, что даже заглянул под кровати.

– Этот человек, в сущности, вовсе не глуп, – сказал Кофф Люсьену, когда префект наконец оставил их одних. – Посмотрите.

Он показал на стол, на котором были аккуратно расставлены холодный цыпленок, жаркое из зайца, вино и фрукты. И снова принялся с большим аппетитом за ужин.

Оба путника расстались друг с другом лишь в пять часов утра. «Левен как будто уже не вспоминает больше об инциденте в Блуа», – подумал Кофф. Действительно, Люсьен, как подобает хорошему чиновнику, был целиком занят мыслью об избрании господина Блондо и, перед тем как лечь в постель, перечел еще раз список с распределением голосов, который он взял у господина де Рикбура.

В десять часов господин де Рикбур вошел в комнату Люсьена в сопровождении неизменной Марион, несшей на подносе кофе и молоко; за нею шел следом мальчик-слуга с другим подносом, на котором стояли чай, масло и чайник.

– Вода совсем горячая, – сказал префект. – Жак сейчас затопит у вас. Не думайте торопиться. Выпейте чаю или кофе. В одиннадцать часов будет легкий завтрак, а в шесть – обед на сорок персон. Ваш приезд произвел наилучшее впечатление. Генерал обидчив, как дурак, епископ – яростный фанатик. Если вы это найдете уместным, моя коляска будет ждать вас с половины двенадцатого; вы можете уделить по десять минут на визит к каждому из них обоих. Не торопитесь: четырнадцать человек, которых я собрал для вашего первого приема, ждут только с половины десятого…

– Я в отчаянии, – промолвил Люсьен.

– Пустяки! – возразил префект. – Все это свои люди, кормящиеся за счет государственного бюджета; ждать – их прямое назначение.

Люсьен испытывал отвращение ко всему, что хоть сколько-нибудь походило на недостаток вежливости; он быстро оделся и выскочил из комнаты, чтобы поскорее принять четырнадцать чиновников. Их тяжеловесность, глупость и низкопоклонство произвели на него удручающее впечатление. «Будь я принцем крови, они не могли бы кланяться мне ниже».

Он очень удивился, когда Кофф заметил ему:

– Они остались недовольны вами; они найдут, что вы высокомерны.

– Высокомерен? – изумился Люсьен.

– Конечно. Вы высказали серьезные мысли, они вас не поняли. Вы проявили в присутствии этих скотов во сто раз больше ума, нежели надо. Вы слишком высоко расставляете свои сети. Будьте готовы встретить за завтраком странные физиономии. Вы увидите девиц де Рикбур.

Действительность превзошла все ожидания. Люсьен успел шепнуть Коффу:

– Это гризетки, выигравшие в лотерею сорок тысяч франков!

Одна из девиц была некрасивее других сестер, но не так кичилась высоким положением