Шрифт:
Закладка:
Эффект от этих очень сильных налоговых потрясений заключался в усилении и, что более важно, продлении эффекта других потрясений, пережитых самыми богатыми людьми в период 1914-1945 годов. Фактически, все имеющиеся на сегодняшний день данные свидетельствуют о том, что эта радикальная фискальная инновация стала одной из основных причин того, что снижение совокупного богатства привело к стойкому сокращению неравенства в благосостоянии. Это также объясняет, почему сокращение происходило постепенно, по мере того как доходы и, следовательно, способность сберегать и пополнять крупные состояния уменьшались в результате прогрессивности подоходного налога и по мере того как крупнейшие состояния уменьшались в течение нескольких поколений по завещанию.
Недавнее исследование записей о наследовании в Париже в годы между двумя мировыми войнами и после Второй мировой войны показало, как этот процесс происходил на индивидуальном уровне. В конце XIX века и накануне Первой мировой войны самый богатый 1 процент парижан имел средний доход от капитала, в тридцать-сорок раз превышающий доход среднего рабочего. Налог, который эти богачи платили на свои доходы и наследство, не превышал 5 процентов, и они могли откладывать лишь небольшую часть (от четверти до трети) дохода от своей собственности и при этом передавать достаточно богатства следующему поколению, чтобы обеспечить своим потомкам такой же уровень жизни (относительно средней заработной платы, которая также росла). Все это внезапно изменилось в конце Первой мировой войны. Из-за потрясений, полученных во время войны (экспроприация иностранных активов, инфляция, контроль за арендной платой), и новых подоходных налогов (эффективная ставка которых в 1920-х годах выросла до 30-40% для 1% самых богатых парижан и более чем до 50% для 0,1% самых богатых), уровень жизни этой группы упал до уровня, в пять-десять раз превышающего зарплату среднего рабочего. В таких условиях восстановить состояние, сравнимое с довоенным уровнем, стало практически невозможно, даже если резко сократить расходы и отпустить большую часть домашнего персонала (число слуг, стабильное до войны, резко сократилось в межвоенный период). Это стало еще сложнее, поскольку эффективные ставки налога на наследство для этой группы постепенно выросли до 10-20 процентов в 1920-х годах и почти до 30 процентов в 1930-1940-х годах.
Конечно, это не означает, что все богатые семьи заканчивали свою жизнь банкротством. Как и во времена Бальзака, Пьера Горио и Сезара Бирото, все зависело от того, куда вкладывать деньги и какую прибыль получать, причем эта прибыль могла быть как больше, так и меньше, и в любом случае была особенно непостоянной в этот период инфляции, реконструкции и повторяющихся кризисов. Некоторые разбогатели и смогли сохранить свой уровень жизни. Другие продолжали потреблять слишком долго и истощали свое состояние ускоренными темпами, потому что не могли смириться с тем, что уже невозможно жить так, как жили до войны. Несомненно то, что из-за новых прогрессивных налогов на самые высокие доходы (которые на практике означали доходы, состоящие в основном из прибыли от инвестиций) и на самые большие состояния, было неизбежно, что среднее положение этой социальной группы рухнет в период между 1914 и 1950 годами и продолжит падать после этого, без материальной возможности вернуться на прежний уровень, независимо от того, сколько они сберегали или как быстро адаптировались к новому уровню жизни.
Об англо-американских истоках современной фискальной прогрессивности
В Соединенном Королевстве дела обстояли иначе. Вспомним кризис, вызванный голосованием по "Народному бюджету" в 1909-1911 годах: лорды изначально отвергли повышение прогрессивных налогов на самые высокие доходы и самые крупные наследства (доходы от которых должны были пойти на социальные меры в интересах рабочего класса), что привело к их падению и прекращению их политической роли. Верхние ставки были вновь повышены в конце Первой мировой войны, и в этот момент для богатых британцев стало материально невозможно поддерживать довоенный уровень жизни. Трудный процесс адаптации показан, например, в телесериале "Аббатство Даунтон", который также намекает на важность ирландского вопроса в подрыве режима собственничества. Но чтобы справиться с налоговыми ставками на доходы сверху (в основном от прибыли на капитал в виде ренты, процентов и дивидендов), которые быстро выросли до 50-60 процентов в 1920-х и 1930-х годах, и со ставками налога на наследство в 40-50 процентов, богатые британцы не могли просто немного сократить число слуг, которых они нанимали. Единственным решением было продать часть своей собственности, что и происходило ускоренными темпами в межвоенной Британии.
Больше всего пострадали крупные земельные владения, которые исторически были исключительно концентрированными. Масштабы и темпы передачи земли в 1920-х и 1930-х годах были беспрецедентными; ничего подобного в Британии не наблюдалось со времен нормандского завоевания 1066 года и роспуска монастырей в 1530 году. Но, пожалуй, еще большее влияние оказали огромные портфели зарубежных и отечественных финансовых активов, которые богатые британцы накопили в XIX и начале XX века; они были быстро раздроблены, что видно по впечатляющему обвалу доли верхнего дециля в общем объеме британской собственности (рис. 10.5). Глубина этого обвала еще более увеличилась после Второй мировой войны, когда верхняя ставка подоходного налога поднялась выше 90 процентов, а верхняя ставка налога на наследство оставалась на уровне 80 процентов в течение десятилетий, кстати, в Соединенных Штатах и в Великобритании (рис. 10.11-10.12). Когда устанавливаются такие ставки, очевидно, что цель состоит в том, чтобы просто искоренить этот уровень богатства или, во всяком случае, резко затруднить его сохранение (посредством исключительно высоких ставок на наследуемое имущество).
В более широком смысле важно отметить ключевую роль, которую сыграли Соединенные Штаты и Великобритания в развитии широкомасштабного прогрессивного налогообложения как доходов, так и имущества. Недавние работы показали, что в обеих странах в период 1932-1980 годов не только теоретическая верхняя предельная ставка была поднята до беспрецедентного уровня; на самом деле эффективные налоговые ставки, фактически выплачиваемые самыми богатыми группами населения, достигли новых высот. С 1930-х по 1960-е годы общая сумма налогов, уплаченных (во всех формах, прямых и косвенных) 0,1 и 0,01 процентами людей с самыми высокими доходами, колебалась между 50 и 80 процентами их дохода до налогообложения, тогда как средний показатель для населения в целом составлял 15-30 процентов, а для беднейших 50 процентов - от 10 до 20 процентов (рис. 10.13).
