богу, просто шторм – из тех, которые определяют в зимние месяцы погоду над Европой и восточным побережьем Северной Америки. К трем часам ночи двадцать четвертого ноября скорость ветра на широте Нордкапа по десятому меридиану составила тридцать узлов, барометр продолжал падать, и метеобригада «Советского Союза» прогнозировала его дальнейшее усиление. На палубах все было закреплено по-штормовому, и расчеты средней артиллерии и зенитных установок получили редкую возможность выспаться в тепле и сухости на своих койках – уже более суток погода полностью исключала действия авиации.

Линейный корабль и линейный крейсер раскачивало достаточно слабо, но «Чапаев» швыряло в разные стороны, ветер бил в правую скулу, и бывший легкий крейсер рыскал на курсе, при каждом порыве ворочая влево. Палубу пока не захлестывало, авианосец легко всходил носом на волну, но брызги от разбивающихся о его борт волн и непрерывный дождь делали мучительным даже минутное пребывание на самых верхних площадках «острова». Самое печальное, что все прекрасно сознавали: погода, на редкость гадкая уже сейчас, – это еще лишь начало того, что им предстоит в ближайшие дни.

Пройти сквозь погоду было единственным шансом избежать неминуемого столкновения с превосходящими силами флота метрополии. В этом отношении адмирал очень сильно полагался на крепость постройки «Чапаева»: если шторм заставит их отойти к югу и подождать улучшения погоды, то вражеская авиация сможет засечь их задолго до Шпицбергена, и тогда всем конец. Будь «Чапаев» обычным легким авианосцем, расходным материалом в крупных флотах, он, не колеблясь, оставил бы его позади, рванувшись с тяжелыми кораблями к Медвежьему. Но ценность единственного пока авианосца Океанского флота с почти полным комплектом дважды Героев воздушных армий всей страны на борту была большей, чем у двух «Кронштадтов», и ни малейшего риска ему не простят.

Атмосфера была заполнена электрическими разрядами, делавшими полностью невозможной радиосвязь и забившими снегом помех экранчики радиолокаторов. В моменты, когда в низко нависших черного цвета тучах пробегали отсветы горизонтальных молний, все поля разверток локаторов становились абсолютно белыми, а затем на них снова появлялась мешанина хаотичных засветок. Видимость тоже была отвратительной, с правой скулы регулярно налетали дождевые шквалы, сводившие ее в эти моменты практически до нуля.

Восхода солнца можно было не ждать: здесь уже шла полярная ночь. Но к условному утру дождь несколько поредел, а ветер поменял направление почти на тридцать градусов, еще более усилившись.

Тогда-то командира линейного корабля и разбудил посыльный. Адмирал был уже на мостике и тепло поздоровался с кутающимся в китель командиром:

– Утро доброе, Алексей Игнатьевич. Погода-то какая, красота! – Но командир линкора был явно не в настроении шутить, и Левченко резко сменил тон: – У нас гость. Совсем рядом.

Кап-раз проснулся мгновенно, наотмашь хлестнув себя по обеим щекам, и помотал головой:

– Где?

– Точно на правом траверзе. Не видно ничего, даже и не смотрите. На радарах по-прежнему муть, я сам глядел, прошелся. Засекли «Вектором», минуты четыре назад доложили, а до этого еще пять минут следили, ждали, что будет.

– Боевую тревогу?

– Ждали вас. Он с наветренной, и кто знает, на каком расстоянии. В норме «Вектор» берет одиннадцать миль, но погода… Сами видите какая.

Иванов вдавил кнопку колоколов громкого боя, за секунду оборвав сон почти тысячи человек и заставив подпрыгнуть от мгновенного приступа ужаса еще столько же бодрствующих. Ратьером, с использованием синего фильтра, приказ об объявлении боевой тревоги был передан на «Кронштадт», рассекающий волны в двадцати кабельтовых впереди, и на «Чапаев», как пробка болтающийся в кильватере линкора.

«Вектор» был уникальным прибором для обнаружения надводных объектов в ночное время по сравнению интенсивности излучения в инфракрасном диапазоне от двух соседних или случайно выбранных секторов эллипса, в фокусе которого сам прибор находился. Его создали и довели до рабочего состояния раньше, чем появился первый работоспособный отечественный радиолокатор, пригодный к установке на кораблях, и уже довольно давно этот прибор находился на вспомогательных ролях. Однако сейчас, когда вся радиотехника выбыла из строя, именно он сделал эскадру не окончательно слепой.

На двух других кораблях такого прибора не было, с «Кронштадта» его сняли за несколько месяцев до похода, и определить дистанцию до объекта с помощью триангуляции было, таким образом, невозможно. «Гость» мог оказаться кем угодно – от выбившегося из раскиданного штормом конвоя крупного транспорта до стада гренландских китов (впрочем, сейчас, кажется, им не сезон). Оба артиллерийских корабля были повреждены, оба были с почти пустыми погребами, но оставлять рядом с собой кого-то неизвестного было более рискованно, чем на этого неизвестного попробовать взглянуть.

Командир линейного корабля выжидающе смотрел на адмирала: решение предстояло принимать тому, и колебался адмирал недолго. В другое время для уточнения обстановки отрядили бы «Кронштадт», а сами отошли бы «от греха подальше», но теперь «Советский Союз» оказался единственным кораблем, хоть что-то определяющим вокруг себя, и лишним оставался «Чапаев».

– Будем смотреть. Увидим что-то в этом кофе со сливками – утопим, если нет – уйдем. «Чапаеву» оттянуться назад на сорок кабельтовых, строй пеленга. Время пошло!

– Ход полный! Боевым частям к бою изготовиться… Расчетам орудий главного, противоминного, универсального калибров к артиллерийскому бою изготовиться… Башни главного калибра и башни противоминного калибра правого борта развернуть на восемь румбов вправо, орудия зарядить, стеньговые флаги до половины. Докладывать о готовности…

Огромный корабль лихорадочно готовил себя к бою, и с каждой тянущейся от одного доклада к другому минутой командир морщился все сильнее и сильнее. Старшие офицеры перешли в защищенный броней главный командный пункт, на который переключили все средства управления кораблем. Сигнальщики на мостиках запихивали себе в рот куски сахара с целью улучшить сумеречное зрение, башни и оптику командно-дальномерных постов развернули на правый борт, из погребов подняли фугасные снаряды для второго залпа.

К 5:25 корабль был к бою готов. Ровно через одну минуту на правом траверзе появилась цель. В темно-сером, с черными пятнами свешивающихся до самой воды грозовых туч горизонте, ограничивающем видимость до едва пятидесяти кабельтовых, вдруг появился низкий просвет. На его дальнем конце, как в туннеле, спроецировался темный силуэт, почти мгновенно закрытый очередным шквалом.

– Вот он! Самый полный ход! Руль право десять!.. Так держать! Прошу разрешения на открытие огня.

– Разрешаю. По эскадре – разрешение на самостоятельное открытие огня. Кто это был?

– Не знаю. Флаг-офицер, что?

– Не могу еще сказать. Так, навскидку… Две трубы, четыре башни. Кто угодно может быть.

– Дистанцию взяли?

– Не успели… Вот он, тварь, снова!

– Цель поймана, данные для первого залпа выработаны.

– Огонь! Через десять минут мы его потеряем, если не попадем…

– Залп!

Линейный корабль содрогнулся от ужасной отдачи трехорудийного залпа, столбы пламени вытянулись