чувства, кроме одного — оглушительно звенящего, хрипящего и рычащего желания жить. Так тигр, проткнутый множеством заточенных бамбуковых копий, остервенело бьётся на дне ямы-ловушки — не потому, что силится спастись, а потому, что иначе не может, потому, что это в его природе — биться до смерти, даже когда это бессмысленно и бесполезно.

— Тише, мистер Лайвстоун. Сейчас… Сейчас… Я попытаюсь помочь.

Уилл был бледнее обычного, а может, ему так лишь показалось из-за скудного освещения. И лицо у него сделалось будто бы острее, запеклось вокруг покрасневших глаз.

Повозившись, Уилл вытащил из его рта кляп и Лэйд только тогда понял, что всё это время был нем.

— Идиот! — выдохнул он, судорожно глотнув воздух, липкий и зловонный, как застоявшийся мясной бульон, — Освободите руки! Развяжите верёвку!..

Уилл беспомощно развёл руками.

— Уже пытался, мистер Лайвстоун. Очень крепко привязано.

— Так попытайтесь ещё раз! — он с трудом сдержал рвущийся изнутри крик, — На что Господь Бог дал вам пальцы?

Уилл склонился над ним и принялся возиться с тугими верёвочными петлями, стянувшими запястья Лэйда. Борьба была неравной, он сразу понял это. Слабые пальцы Уилла, которые, должно быть, ловко справлялись с кистью и пером, были бессильны противостоять сложному сплетению узлов. Да и верёвка была что надо — хорошая, просмолённая, прочная, не какая-нибудь бечёвка, которой перевязывают покупки.

— Не выходит, — Уилл стиснул зубы, пытаясь поддеть верёвочные петли, но тщетно, — Очень хитрый узел, мистер Лайвстоун. Должно быть, морской, с секретом…

— Не морской, — Лэйд попытался переплавить душивший его страх в какую-то более спокойную и контролируемую энергию, — Этот узел называется «Бараний язык», им пастухи стреноживают чересчур беспокойный скот. Чем сильнее тянешь, тем глубже затягивается.

— Возможно, была бы у меня свайка[210] или…

— Возьмите нож, — приказал Лэйд, надеясь, что искусственное спокойствие его голоса благотворно подействует на Уилла, — Он внутри моей прогулочной трости. Поверните набалдашник на три четверти и вытащите. Лезвие длиной пять дюймов и острое как бритва, не оттяпайте себе ненароком пару пальцев.

Уилл опустил глаза.

— Боюсь, с этим будет непросто, мистер Лайвстоун. Оно… Он забрал вашу трость. И все прочие амулеты, если на то пошло.

— Он не мог забрать все, — возразил Лэйд, ощущая ползущий в подмышках липкий холодок, — У меня их было по меньшей мере две дюжины. В пиджаке, в потайных карманах, в подошве сапог, в…

Скосив взгляд, он обнаружил, что на нём больше нет ни пиджака, ни жилета, ни галстука, лишь расстёгнутая на груди сорочка. Брюки оказались ловко разрезаны по шву, а сапоги исчезли вовсе.

Пора начать волноваться, Чабб. На твоём месте уже пора.

— Хитрое отродье… — пробормотал Лэйд, пытаясь сохранить спокойную холодную концентрацию, — Хитрое, живучее, дерзкое и… холера вас подери, где билет?

Сердце затрещало на своём месте, точно смятая салфетка, но почти тотчас разгладилось, когда Уилл продемонстрировал ему аккуратно сложенный листок, извлечённый из кармана.

— Выкинул его вместе с прочей мелочью из вашего портмоне. Видно, не посчитал ни важным, ни опасным. Я подобрал, вот он.

Не такое уж ты и хитрое чудовище, удовлетворённо подумал Лэйд, испытав мгновенное облегчение. Живучее — без сомнения, отчаянно дерзкое — быть может, но не хитрое… Не научилось понимать, до чего может быть важен и опасен листок бумаги. А значит, шанс ещё есть, несмотря на то, что положение, конечно, скверное как никогда.

— Как вы сами освободились? — резко спросил Лэйд.

Уилл смутился, пряча листок.

— Никак, сэр. Он не смог меня связать. Для него я в некотором смысле… бесплотен, что ли.

— И вы, конечно, здорово этим обескуражены, а? — не скрывая едкости спросил он, но быстро взял злость под контроль — она не облегчала его положения, — Где он?

— Оно… он… — Уиллу тоже потребовалось усилие, чтоб побороть колыхнувшийся в воспоминаниях ужас, — Ушёл, как только связал вас. Напоследок пробормотал что-то странное — «Пожалуй, стоит оторвать пару скользких крысиных хвостов, но не расстраивайтесь, я скоро вернусь. Не стесняйтесь пользоваться моим гостеприимством».

— Давно это было?

— Около часа назад. Я пытался привести вас в чувство, но без толку.

— Дверь?..

Уилл вздохнул.

— В отличие от нового хозяина «Ржавой Шпоры» она вполне материальна для меня. И заперта на прочный замок. По крайней мере, высадить её мне не удалось.

Высадить — мрачно усмехнулся Лэйд — с твоим-то воробьиным весом…

— Что на счёт окна?

— Тоже пробовал. Прочнейшие ставни и четырехдюймовые гвозди. Нечего и думать без инструмента. Я пытался найти что-то подходящее, но здесь один лишь хлам…

Заперт, подумал Лэйд. Заперт в логове чудовища, связан и беспомощен. Превосходно.

— Так попытайтесь ещё раз! — прикрикнул он на Уилла, не сдержавшись, — Я не думаю, что наш любезный хозяин подарит нам много времени. И меньше всего на свете хочу разделить компанию этих джентльменов на стене! Чёрт побери, какая же мерзость…

Под кожей Уилла мелькнули чётко обозначившиеся желваки.

— Несомненно, вы находитесь в большой опасности, однако эта участь, мне кажется, вам не грозит.

Лэйду не понравился этот тон. В нём не было ничего обнадёживающего, если он что-то и разобрал в голосе Уилла, находясь в столь скованном и унизительном для джентльмена положении, то лишь горький сарказм.

— Почему это?

— Эти… джентльмены на стене, как вы легко выразились, не вполне джентльмены.

— О.

— Это женщины, сэр.

— Вы уверены? — не сдержался Лэйд.

— Настолько, насколько может быть уверен человек, вынужденный разглядывать их останки последний час, — пробормотал Уилл, — Да, полагаю, что вполне уверен. Взгляните на строение их внутренних органов и, особенно, скелета. Бёдра широки, но при этом кость не массивная. Грудные клетки узкие, плечевой пояс слабо развит, а крестцы совсем небольшие… Это были женщины, мистер Лайвстоун.

— Только не говорите мне, что знакомы с медицинским делом!

— Мой инструмент — кисть, а не ланцет, — Уилл слабо улыбнулся, — Но, несмотря на это, внутреннее устройство человеческого тела знакомо мне не понаслышке. Невозможно изобразить на холсте естественные позы и пропорции человеческого тела, не будучи осведомлённым о строении костей и суставов. Мне приходилось брать уроки не только у мистера Бесайера, но и у сэра Уильяма Хантера, блестящего анатома и профессора Лондонской Королевской академии художеств. Не хотелось бы бахвалиться, особенно в нашей нынешней ситуации, но кое-каких успехов я достиг. По крайней мере, отличить мужской остов от женского не составляет для меня большого труда, так что тут для меня всё очевидно.

— Спасибо, мистер Холмс, — не без язвительности пробормотал Лэйд, силясь проигнорировать страшную композицию, простиравшуюся напротив его ложа, — Может, скажете и от чего они умерли?

— Холмс? — во взгляде Уилла отразилось неподдельное недоумение, — Сомневаюсь, чтобы я мог похвастаться таким же хладнокровием и выдержкой, как адмирал Холмс[211], сэр, скорее, напротив… Смерть этих девушек ужасает меня не меньше, чем их изувеченные останки. Без сомнения, она была мучительной и страшной, я отчётливо вижу её зловещие признаки. Лопнувшие кости таза, разорванные позвонки, выпотрошенные животы… Воистину жуткая картина, сэр.

— Значит, новый владелец