Бенедикт задержал на ее лице пристальный взгляд. И не ответил ничего. В этом уже не было нужды. Ответ Бриджет прочла в его глазах.

Ремешок за ремешком Бриджет затягивала перчатку, немало поражаясь собственному спокойствию. Не то чтобы ее не пугала перспектива принять жестокую смерть… Нет, ее переполнял ужас. Но вместе с тем…

Бриджет сама сделала тот выбор, который привел ее сюда. Подвергла себя опасности, пошла на риск ради защиты других. Чем бы ни закончился этот день, она твердо знала, что уже успела отвлечь на себя внимание множества врагов и служащих им отвратительных созданий, спасая жизни ни в чем не виноватых жителей Альбиона. Заслонила их своим щитом.

Конечно же, она не хотела, чтобы ее жизнь оборвалась именно сегодня. Но все жизни рано или поздно подходят к концу. Если сегодня ее последний день… Пусть в его завершении будет смысл. Несомненно, гибель в битве с чудовищами красноречиво расскажет о ней самой и о ее выборе.

Свистящий щебет и топот лап за поворотом усиливались с каждой минутой.

— Вот и они… — дрогнувшим от страха голосом обронил кто-то из аэронавтов.

— Крепитесь, — скомандовал капитан Гримм. Его голос звучал ровно и спокойно, словно речь шла о чем-то несущественном.

Бриджет косо взглянула на капитана. Он стоял с окровавленной саблей в руке, и его не успевшая остыть перчатка испускала струйки дыма там, где медная клетка соприкасалась с тяжелым кожаным нарукавником. Его бледное лицо сохраняло невозмутимость, а глаза были прикованы ко входу в туннель.

Взгляд Бриджет плавно скользнул к Бенедикту Сореллину; высокий и прямой, сейчас он дышал чуть тяжелее, чем за несколько секунд до того. Должно быть, сказывается действие яда. Боерожденный юноша тоже взирал в темноту со спокойствием на бледном лице. С видимым нетерпением он подкидывал на ладони эфес своей сабли, явно не сознавая того, что играет стальным оружием так, словно то было не тяжелее полотняной салфетки.

Бриджет затянула пряжку на последнем ремешке перчатки и, встав рядом с Бенедиктом и развернувшись лицом к неприятелю, нацелила ее на прямоугольный просвет выхода из туннеля.

Чудачка вдруг с силой втянула в себя воздух, а глаза ее округлились. С секунду она смотрела туда же, а затем подняла перед собой растопыренные пальцы и с негромким всхлипыванием поползла назад, подальше от лагеря аврорианцев, пока не наткнулась спиной на груду обломков, перегородивших туннель.

Бриджет глядела на нее с недоумением — но потом вспомнила, как Чудачка заранее отреагировала на скорое появление из потолочного люка целой орды маленьких шелкопрядов. И, проследив за взглядом эфирреалистки, развернулась, чтобы крикнуть Гримму:

— На потолке, капитан! Стреляйте!

Гримм только обратил к ней лицо, но Бриджет не стала дожидаться его реакции. Вскинув над собой руку в перчатке, она выпустила энергетический заряд, который, взвыв, опалил приличный участок кладки в потолке туннеля у самого его выхода. Как раз в это время первая волна шелкопрядов перешла в наступление, заскользив по потолку. Выстрел Бриджет прошел мимо них, однако грянувший через полсекунды разряд перчатки Гримма с неумолимой точностью пронзил бежавшего впереди остальных шелкопряда пылающим лучом, отправив чудище на пол.

Тут шелкопряды, мерзкие и устрашающе быстрые, хлынули вперед, застелив потолок туннеля будто бы живым одеялом. Их глаза сверкали, лепестки челюстей были хищно распахнуты, и каждый беспрестанно визжал, свистел и щелкал.

— Потолок! — заорал Гримм, перекрикивая стремительную серию собственных выстрелов. — Пали, пали, пали!

Аэронавты и Бриджет поспешили подчиниться, и на протяжении какого-то времени бежавшие по потолку шелкопряды оказывались разорваны и сметены с той же скоростью, с какой появлялись. Бриджет понятия не имела, удается ли ей попадать по цели, хотя было бы справедливо отметить, что при всем желании она едва ли смогла бы выпустить мимо все заряды до единого. Девушка решила даже, что прежде ей не доводилось слышать о битвах, которые больше напоминали бы попытку залить пожар водой из кружки.

К несчастью, давление в их насосах было крайне ограничено. Перчатки аэронавтов перегревались, одна за другой, обжигая кожаные накладки и живую плоть под ними. Гримм последним из своих людей прекратил стрельбу, когда медная оплетка его перчатки кое-где успела раскалиться докрасна, оставив Бриджет вести прицельный огонь в одиночестве: ее недавно изготовленное оружие лучше отводило излишки тепла, а потому было приспособленнее к затяжному бою.

— Сабли! — выкрикнул Гримм, когда приливная волна шелкопрядов подступила ближе, двигаясь с вновь обретенными уверенностью и агрессией.

Аэронавты сменили оружие под дробный перестук брошенных на плиты ножен и свист извлекаемой стали. Первый шелкопряд совершил отчаянный прыжок, чтобы быть изрубленным на лету сразу несколькими лезвиями. Впрочем, Бриджет уже стало ясно, что неизбежно произойдет уже через минуту, и слезы досады застили в ее глазах все новых чудовищ, упрямо несшихся вперед. Их осталось совсем не так много — ну, может, с дюжину, — и все же защитники Альбиона уступали им числом как минимум вдвое, а человек куда более хрупок и уязвим, чем взрослый шелкопряд. Победа казалась до безумия близкой, — и все же она ускользала от них, и гибель была лишь вопросом времени.

Шелкопряды совершили отчаянный прыжок вперед, набрасываясь на маленькую группу аэронавтов, прижатых к завалу из каменных глыб.

И тогда Бриджет услыхала самую прекрасную музыку, какую только могла вообразить.

Когда единственный кот оглашает округу боевым криком, этот звук кого хочешь заставит нервно оглянуться. Когда в надежде устрашить друг друга подобным образом завывают сразу два кота, любому станет не по себе.

Когда в единый воинственный вопль слилось несколько сотен боевых кошачьих кличей, одной силы звука хватило, чтобы заставить человека ощутить, как с его мышц и костей сдирается кожа, как восстает из праха ужас, унаследованный от давным-давно умерших и забытых предков: ничем не замутненный, не имеющий предела страх перед нападением беспощадного, смертельно опасного хищника. Даже чуждая людской логике стоическая неумолимость шелкопрядов не могла устоять при звуках этого леденящего кровь клича, и явившиеся с Поверхности чудища сломали строй, нервно затоптались на месте.

В бой вступили Роуль и воины Клана Девяти Когтей.

Коты влетели в туннель с оглушительным воем, и на гребне этой волны мчался Роуль, отпрыск Мауля, из клана Тихих Лап. Рядом с ним бежали Наун, вождь Девяти Когтей, и тесный отряд самых рослых воинов клана, все до единого вооруженные парой острых боевых шпор на задних лапах.

Плотная лавина из кошачьих тел брызнула, кажется, сразу во все стороны. Те, кто никогда прежде не видел, как кошачий клан воюет — или хотя бы играет в войну, — наверняка сочли бы все дальнейшее полнейшим хаосом. Кошки метались из стороны в сторону, едва ли не наобум, прыгали, царапая когтями, кусаясь и, по-видимому, не добиваясь ничего.