Шрифт:
Закладка:
И опять поцелуи… и любовь. Больше выдержать я не могла и бросилась к себе в комнату.
Когда я пришла в себя, меня стал одолевать вопрос: что привело меня к окну — любопытство или что-то еще?
На другой день пришла хозяйка, посидела, помолчала и спросила, слышно ли было, как приходит ночью Дата.
— Слышно.
— Почему не зашла?
— Неудобно, Бечуни! — Я чуть было не призналась ей во всем, но удержалась. — Неловко… я постеснялась.
Если между нами и была искренность, то сейчас она и вовсе исчезла. А что было делать? Ответь я иначе — вышло б еще хуже.
— Ночь… Темно. Как я могла его разглядеть?
Но с другой стороны, где еще я могла его увидеть? Да я вообще его не увидела б больше… никогда! Сердце у меня оборвалось.
Бечуни смотрела на меня в упор, и я почувствовала, как билась ее мысль: «Скрываешь от меня? Но почему?»
Меня знобило, и я накинула шаль, но все равно не могла согреться. Закрыла окно — озноб не проходил.
— Пойду, госпожа Тико, — поднялась вдова. — Уже поздно.
С этого дня моя хозяйка все реже навещала меня. Из ревности.
…Уже кончалась зима. В тех местах снег почти не выпадает, но и дождей в ту зиму было мало. Ветер с моря приносил сырость, и она пронизывала до костей. У меня все время горел камин.
Однажды ночью я услышала осторожные шаги Даты Туташхиа. Он прошел садом и бросил камушек в окно. Бечуни. Тихо скрипнула дверь, и все смолкло.
В соседней комнате у меня горела приспущенная лампа, сквозь занавесь, которая разделяла комнаты, проникал тусклый свет и рассеивался в спальне.
Вскоре возле дома послышался шум. Я выглянула в окно. По двору и за забором метались тени. На половине Бечуни снова скрипнула дверь, и в коридоре я услышала шаги. Не оставалось сомнения: дом окружен, и Туташхиа ищет место, где укрыться. Либо незаметную лазейку, чтобы уйти…
Ужас охватил меня, и я ничком бросилась на кровать.
— Туташхиа! — послышалось со двора. — Мы знаем — ты здесь. Если не хочешь, чтоб тебя повесили, выходи!
В соседней комнате с грохотом упал стул, прислоненный к двери, ведущей в коридор. Задвижки у этой двери не было, и я на всякий случай приставляла к ней стул — если кто-нибудь войдет без спроса, меня разбудит шум сдвинутого или упавшего стула. Я вскочила, подкралась к занавеси и заглянула в соседнюю комнату. В тусклом свете лампы я увидела мужчину в черкеске и сванской шапке. Мне не приходилось видеть разом столько оружия на одном человеке.
Он огляделся, снова приставил стул к двери и направился к моей спальне. У него были чуть выгнутые, но мощные ноги, и ступал он легко, словно не касаясь пола. Раздвинув занавесь, он уверенно вошел в комнату. Мы оказались лицом к лицу, и он остановился. Передо мной был Дата Туташхиа. Конечно, я понимала это.
Сквозь чесучовую занавесь проникал желтоватый свет и нимбом мерцал вокруг фигуры Туташхиа. Он возвышался надо мной. Его дыхание я ощущала на своей груди. Когда оцепенение прошло, первой мыслью было, что я стою перед мужчиной, а на мне лишь ночная сорочка с глубоким вырезом. Не абраг, попавший в засаду, — я чувствовала, смотрит на меня, — а мужчина! Я прикрыла рукой вырез… Мужчин этот жест волнует не меньше, чем обнаженная грудь, уверяла меня одна дама, спустя много лет.
— Бечуниа, потаскуха, гони из дома своего бугая! — закричали снизу.
Дата Туташхиа вздрогнул едва заметно и снова замер.
Слышно было, как на балконе Бечуни распахнула окно.
— Эй ты, Никандро Килиа, курощуп! Не то что с Датой Туташхиа, лучше спать с дурачком Бардгунией, чем быть женой такого барана, как ты! Ты бы об этом подумал своей ослиной башкой. Ты спроси у своей гусыни, может, она тебе не соврет! — Какой болван вдолбил тебе, ослу, что Дата у Бечуни?! Веди своих казаков да охранников, пусть ищут, раз время, девать некуда! — И окно захлопнулось.
— Чего она там наплела? — спросил есаул у Никандро Килиа и прокричал что-то своим казакам.
Засуетились казаки, вокруг дома вспыхнули костры, слабо осветив комнаты. Дата Туташхиа стоял, скрестив на груди руки и переводя взгляд с меня на окно.
В мозгу что-то жужжало, часто-часто билось сердце, меня колотила дрожь.
— Кто ты и чего хочешь? — выдавила я из себя.
Ни слова в ответ. Чуть переждав, абраг двинулся к окну. Когда он пересек полоску света, падающего от костра из окна, я увидела его совсем отчетливо. Казалось, шла скала. На меня навалился страх. Пригнувшись и дрожа всем телом, я шла за ним.
Он остановился возле моей постели и посмотрел во двор. Я стала рядом и взглянула ему в лицо. Он дышал спокойно и глубоко. Плечи его были широки и руки крупны. Его тело излучало удивительное магнетическое тепло. Мне показалось, что я стала крохотной, как косточка, и могу вся уместиться на его груди. Меня потянуло прижаться к нему и обнять, но это длилось лишь секунду.
— Госпожа, я не смотрю на вас… — сказал абраг тихо. — Вы замерзнете, накиньте что-нибудь.
Господи! Да он и не смотрит на меня!
Не помню, легла я сама или упала на кровать, вся в слезах. Нет, я не плакала, мне и не хотелось плакать. Слезы текли сами собой. Абраг оторвался от окна и перевел взгляд на меня. Мне показалось, что-то очень удивило его, и он засмеялся, совсем тихо. Хотел заговорить, но с того конца балкона послышались шаги. Туташхиа мгновенно опустился на корточки, взвел курок маузера и уже не отрывал глаз от окна. Комната озарилась светом, в стекла окон будто брызнули гранатовым соком — показалась папаха казака, державшего факел, и тут же исчезла. И — ни шороха больше.
— Однажды я видел вас на дороге в Зугдиди, — прошептал мне в лицо стоявший на коленях абраг. — Вы необыкновенно красивы, сударыня!
— Лжешь! — вырвалось у меня.
Абраг улыбнулся.
— Лгут от страха, сударыня. Я никогда не лгу, — он опять посмотрел н$ меня и сказал: — Не плачьте, ничего страшного не происходит.
Если это было не страшно, то…
Снова скрип на балконе, и снова свет.
— Чего они надумали? — спросила я и поразилась тому, что ничего уже не боюсь.
— Принесли факелы и, видно, начнут обыск.
— А дальше?
Туташхиа пожал плечами.
— Прав ты был, Толораиа. По-твоему выходит.
Я хотела спросить, о чем он, но в это время на балкон, в коридор, в комнаты полезли
