в Картли называют хизанами. Мы и считались хизанами, родственников там у нас совсем не было. Дата Туташхиа был побратимом моего отца, и когда отца убили, он пришел за мной из Самурзакано и отдал на воспитание своим приемным родителям Тамар и Магали Зарандиа.

Это и сейчас встречаешь, а раньше было самым обычным делом — состоятельные люди брали на воспитание не только сирот или детей безнадежно больных родителей, но и детей своих бедных родственников. Причем заведено было приемных детей от родных ни в чем не отличать. Увидят соседи, что ты со своим лучше, чем с приемышем, осудят, пойдут толки, что взял ты себе в дом слугу или батрака, а не сына привел. Сколько заботы и тепла видел я в семье Зарандиа, столько другие в родной семье не увидят. Когда Дата привез меня к старикам, Мушни уже служил в Тифлисе и к родителям наведывался редко. Старший брат Мушни, Константин, жил отдельно, у него была своя семья, свой дом и усадьба. Эле то у себя в деревне поживет, в отцовском доме, то у нас, а иногда ездила гостить к Мушни сначала в Кутаиси, а потом в Тифлис. Дата приходил проведывать своих приемных родителей раз или два в году, и то по ночам. Но об этом я узнал, когда уже вырос. В то время я оказался единственным ребенком в семье. Старики смотрели за мной и баловали, но для Эле я был родным сыном — чем только она не угождала мне, когда бывала у нас. Не обходил меня своей заботой и Мушни, а Дата — какой с него, бедолаги, спрос? — но и он, бывало, хоть и придет тайком, а все равно не уйдет из дому, не оставив мне то игрушку, то денег… что бог пошлет. В прежние времена люди были куда добрее, а семья Зарандиа особенно… «Дом любви и добродетели» — так говорил Магали Зарандиа. Он считал, что таким домом должна быть каждая семья. Магали Зарандиа был простым дьячком, но такого образованного человека поискать надо было. Я говорю не об университете или академии. Ума в его голове было столько, что он любую премудрость мог осилить. А не хватит ума, так он чутьем брал. Чутья мало, так ему книга поможет. Книг он перечитал видимо-невидимо. Появится новая книга в доме, а уж о старых не говорю, все прочитает. И детей приохотил к чтению. Меня, благослови его господи, он так выучил, что хоть в гимназию я попал, когда мне стукнуло уже десять, но и в подготовительных классах, и после учителя все удивлялись, откуда этот малыш столько знает! В гимназические годы у меня разве что птичьего молока не было. Гимназию кончил, поехал учительствовать в деревню. Так хотел Магали. Потом сменил меня другой учитель. В том году как раз и погиб наш Дата. Мушни был уже в Петербурге, он выписал меня в столицу и определил в университет. Я застал его в глубокой меланхолии, а позже и другие недуги стали его одолевать. Возили ему из Европы знаменитых докторов, но никто из них так ничем и не помог. На четвертом году своего учения на юридическом факультете я приехал на летние каникулы в Грузию. В том году умер мой брат Мушни Зарандиа. Он был уже в чине полковника и слыл человеком огромного, великого ума! Это произошло в 1913 году. Когда Мушни не стало, я от горя совсем потерял голову и не нашел в себе сил вернуться в университет. Из пятерых детей у стариков осталось только двое — Константин и я. Через полтора года погиб на войне Константин. Надо было ходить за стариками, дом нуждался в присмотре. Я и остался. На военную службу меня не призывали — единственный кормилец… В девятьсот пятнадцатом стал я опять учительствовать, и вот мне уже скоро семьдесят, а этой профессии я не изменял. Сорок лет с детьми и детьми.

Я все это рассказал вам не для того, чтобы объяснить свое отношение к семье Зарандиа и уверить вас, что я и в самом деле их сын. Я хочу сказать, что знай кто-нибудь в этой семье наверняка, почему Дата добровольно сел в тюрьму, так и я бы непременно знал. Вы не поверите, но сам Мушни ничего точно не знал. Правда, в последние годы моего студенчества Мушни уже серьезно болел и предпочитал мирской суете уединение и тишину, но все равно мы с ним часто об этом говорили. В конце концов мы пришли к обоюдному согласию, что Дата сделал это ради Мушни, но все-таки одним этим дело не исчерпывалось, и я это понимал, и Мушни. С тех пор прошло много времени. Многое перебродило, многое выплыло на поверхность и потом осело в памяти. Я расскажу вам несколько историй. Может быть, они прольют хоть немного света на то, почему Дата Туташхиа по своей воле пошел в тюрьму.

Однажды ночью к нашему старшему брату Константину пришел хобец Дуча Абрамиа и сказал, что Дата Туташхиа тяжело ранен и лежит у верного человека в Лебарде. Когда Дуча уходил оттуда, Дата уже три дня как не приходил в сознание, и неизвестно было, жив он сейчас или нет. Дуча взял с Константина слово, что не скажет Дате, откуда узнал про его рану. Это случилось в ту пору, когда Дата ушел в абраги вторично, я был тогда уже большим мальчиком. Ночью ничего не сделаешь, а утром Константин послал своего сына Бочиа за дедом. Я пристал к Магали, и он взял меня с собой, но слушать, о чем говорят взрослые, мне не разрешили. Получилось, однако, так, что их разговор я все же услышал, и взрослые об этом узнали. Константин позвал нашего отца к себе, а не пришел к нему сам, потому что боялся за Тамар, — каково было б ей узнать, что Дата при смерти? Да и Эле гостила тогда у нас. Узнай женщины о том, что произошло с Датой, слез и причитаний не оберешься. Долго Магали с Константином судили-рядили и в конце концов решили идти вдвоем в Лебарде. А как со мной быть? Оставить дома? Мальчишка может проболтаться… Взять с собой? Так отъезд трех мужчин встревожит женщин еще больше. Решили забрать меня с собой, а жене Константина сказать, что муж ее отправился на дальние покосы посмотреть стога. С меня же взяли честное слово, что буду дома держаться так, что комар носу не подточит.