Шрифт:
Закладка:
В то время как экономика барахлила, советская политика шатко балансировала между партией, государством и демократией. В июне 1988 г. на XIX партийной конференции Горбачев приступил к реализации широкой программы политической реформы, направленной на укрепление выборных законодательных органов за счет партии – событие, которое вскоре изменило весь политический ландшафт. Конференция одобрила принципы конкурентных выборов и ограниченного срока полномочий. На этом этапе партия сохранила свою ведущую роль, но немного открылась, надеясь вовлечь в общественную жизнь энергию большей части образованного населения. Горбачев заявил, что демократизация станет «важнейшей гарантией необратимости перестройки»[1180].
1989 г. стал пиком перестройки, а также вершиной личной популярности Горбачева. Его стремление к внутреннему обновлению также подтолкнуло восточноевропейцев к их собственным преобразованиям. Он не пытался остановить их выход из орбиты коммунизма и не извлек уроков из их реформ, настолько он был отвлечен собственными битвами за демократизацию самого Советского Союза. Сам Горбачев позже подытожил свою стратегию на 1989 г. следующим образом: передать власть от КПСС советскому народу путем свободных выборов в новый парламент и в процессе этого вынудить партию, по его словам, «добровольно отказаться от собственной диктатуры»[1181].
Действительно, природа советского режима коренным образом изменилась с первыми после большевистской революции в значительной степени свободными выборами. После внесения поправок в конституцию 26 марта 1989 г. был избран новый Съезд народных депутатов с 2250 законодателями, в котором 13% мест были зарезервированы для беспартийных, а остальные места часто оспаривались коммунистами с различными взглядами и политикой. Первоначальная реакция Горбачева была восторженной. 28 марта он проинформировал Политбюро о том, что выборы – «крупнейший шаг в осуществлении политической реформы и в плане дальнейшей демократизации общества». На следующий день он торжествующе заявил прессе: «Люди приняли умом и сердцем политику перестройки».
Однако в целом не более шестой части депутатов можно было назвать настоящими реформаторами. Партия консерваторов также заблокировала следующий этап реформы. Они позаботились о том, чтобы те депутаты съезда, которые впоследствии вошли в новый Верховный Совет из 542 человек, были в основном послушными и верными партии. И поэтому, как заметил биограф Горбачева Уильям Таубман, в то время как Горбачев надеялся, что вновь пробудившееся «большинство общества» окажет давление на старый партийный аппарат, его консервативно-коммунистические критики – ничем себя не сдерживавшие – использовали любую возможность, чтобы атаковать его с беспрецедентной яростью. Новые правила избирательной и парламентской политики не помогли Горбачеву и не объединили партию, а вместо этого еще больше оттолкнули от него сторонников жесткой линии, а радикальным либералам дали новые основания для нападок на него. Демократизация была необходима для содействия реформам, но она также ослабляла власть Горбачева как реформатора[1182].
На самом деле 1989 г. обозначил начало конца перестройки. Политические новшества, которые Горбачев считал столь важными для демократизации, нанесли ущерб важнейшему институту, который десятилетиями скреплял Советское государство: КПСС. И новые формы вскоре окажутся менее эффективными и полезными, чем надеялся Горбачев. Хуже того, они усилили многочисленные кризисы, которые уже подрывали его авторитет и саму советскую систему. В результате то, что Джордж Буш считал вторым столпом своего нового мирового порядка, отнюдь не было обновлено и укреплено, а распадалось изнутри из-за экономического спада, национального сепаратизма и политической поляризации внутри Кремля и за его пределами. К концу года Горбачев посетовал, что 1989 г. был «самым трудным годом» с тех пор, как он пришел к власти в 1985 г.[1183] Он предсказал, что «1990 год станет решающим для перестройки»[1184].
Политическая поляризация после европейских революций 1989 г. фактически резко обострилась. В феврале 1990-го в Москве прошли массовые демонстрации с участием 200–300 тыс. человек на улицах, которые призывали к «мирной революции», но также прямо предупреждали руководство партии, что надо «помнить Румынию». Толпа скандировала и размахивала плакатами с надписями: «Свобода сейчас!» и «Советская армия – не стреляй в свой собственный народ». Протестующие отвергали всю советскую историю, взяв в руки плакат с такими словами: «Семьдесят два года на пути в никуда».
В то же время региональные лидеры компартии и другие реакционные чиновники вели непрерывную атаку на Горбачева. О нем ходили анекдоты как о «главном немце». А на заседании Центрального Комитета на него обрушили целый ряд обвинений: «превращение партии в дискуссионный клуб», доведение страны до «анархии» и «разрухи», допущение «разрушения нашей буферной зоны» в Восточной Европе и превращение «прославленной мировой державы» в государство с «безрадостным настоящим» и «неопределенным будущим» из-за «некомпетентности, близорукости и искаженных приоритетов». По словам Владимира Бровикова, советского посла в Польше, к советскому «унижению» добавилось то, что Западу доставляло удовольствие «петь нам дифирамбы», а на самом деле «злорадствовать по поводу краха коммунизма и мирового социализма». Так что Горбачев – и оставаясь лидером партии, и являясь защитником реформ, – получал удары с обеих сторон[1185].
По иронии судьбы пленум Центрального комитета 5–7 февраля тем не менее одобрил план Горбачева по дальнейшему усилению его собственной власти при одновременном сокращении власти партии. В марте он был должным образом избран съездом на вновь созданный пост Президента Советского Союза. Хотя он и оставался Генеральным секретарем партии, он больше не был полностью обязан ей. И конституция была снова изменена, чтобы исключить любые ссылки на «руководящую и направляющую роль» КПСС. Политбюро было заменено Президентским советом, и консультации с остальной частью партийной иерархии стали в значительной степени формальностью. На самом деле Президентский совет из 18 членов представлял собой смешанную группу либеральных сторонников Горбачева, высокопоставленных министров, придерживающихся различных взглядов, и разношерстных интеллектуалов. В результате он превратился в безрезультатную дискуссионную площадку, которая вскоре наскучила самому Горбачеву. Наконец, Закон об учреждении поста президента создал второй консультативный орган, состоящий из председателя Верховного Совета каждой республики. Этому Совету Федерации было поручено осуществлять надзор за национальными и межреспубликанскими вопросами, а также за разработкой нового Союзного договора, на котором должны были основываться будущие отношения между центром и периферией. Но на первом этапе (март–ноябрь 1990 г.) Совет Федерации не только заседал нечасто, но и большую часть времени действовал без участия прибалтийских республик, Грузии, Армении и Молдавии – все они стремились к независимости от Союза.
Провал этого последнего этапа реформ в обеспечении обоснованного и эффективного формирования политики привел к тому, что Горбачев оказался во все большей изоляции. Поскольку он был далек от того, чтобы стать центром власти в стране, чем была ранее партия, его президентство только усугубило организационную неразбериху[1186].
Горбачев изначально отверг идею «имперского президентства»[1187] как слишком радикальную перемену, и
