Шрифт:
Закладка:
Первое, что бросилось в глаза, так это флаги, развешанные по стенам. Наш стяг с гордым львом, который раздобыла и укрепила на стене ещё Гермиона, так и висел, всем своим видом воплощая полковое и потрёпанное в сражениях знамя. Рядом был криво приколочен флаг Рейвенкло, в котором я с трудом опознал ту синюю тряпку, что видел в последний раз на плечах Луны. Знамя "воронов" и сам ворон, на нём изображённый, выглядел удручённо и растрёпанно, а полотнище, казалось, пережило нехилые приключения с выносом его с боями из нижних планов Инферно. Новенький, с иголочки, флаг слизеринцев висел прямиком над диваном и сверкал серебром вышитого на нём самодовольного змея. Закреплённое напротив жёлтое полотнище Хаффлпаффа скалилось настороженным бронзовым барсуком.
Браун, Патил и Булстроуд оживлённо тараторили за чайным столиком, стоящим посреди комнаты, Паркинсон и Флетчли с интересом слушали их трёп, а Боунс и Эббот в это время суетились с заварником. Оба Криви в две колдокамеры щелкали вспышками и фотографировали Гринграсс, которая с видом Шамаханской Царицы, подперев подбородок, возлежала на диване и негодующе косилась на танцующую пикси. Я вообще первый раз на её лице видел такие сильные эмоции. У Криви получились бы исторические колдографии, если бы не Лавгуд. Она, опять почему-то босиком, стояла на спинке дивана и, вытащив от усердия язык, фломастером пририсовывала чёрные усы серебристому змею на флаге Слизерина. Усы получались точь-в-точь как у Флитвика, а змей стал из высокомерного выглядеть охреневшим.
Это зрелище заставило меня очень сильно задуматься о целостности моего рассудка. Лавгуд! Вот же сволочь мелкая! Превратить такое хорошее место не пойми во что! В это время Лу́на повернулась в открытую дверь и, видимо, нас заметила. Чёрт!
— Гар-р-ри По-о-оттер!— протянула она и радостно улыбнулась безумной улыбкой.
— Ну, нахер!!!— я как можно было быстрее захлопнул дверь и раздражённо пошёл в сторону гостиной.
— Гарри!— воскликнула семенящая за мной Гермиона.
— Нет, ну ты видела?! Видела?!!!— возмущённо спросил я.
Глава 50 Книги разные нужны, книги разные важны
Моя платформа 9 и 3/4. Несмотря на то, что в реальности сейчас царила ночь, здесь по прежнему ярко светило отсутствующее на небосводе солнце и прохладный ветерок шевелил волосы на голове и приятно обдувал лицо. Всё так же шелестела тайга, стоящая стеной по краям железнодорожных путей, а горы на горизонте незыблемо и гордо подпирали небеса.
Я вертел в руках изящной формы клинок с чёрным лезвием, заляпанный золотой кровью Ханеша. Эта субстанция въелась в тело лезвия намертво и не оттиралась никакими моими ментальными усилиями, впрочем, я и не сильно усердствовал с этим, так даже красивее и не так зловеще выглядит, несмотря на знание, что это за кортик и для чего он использовался. Я использовал его как закладку, вернее, почти как закладку, просто кладя сверху на стопку ещё непрочитанных дневников. Кажется, мне всё же удалось нащупать путь, как уничтожить уже прочитанные дневники и натолкнул меня на эту мысль именно этот жертвенный нож, и если совсем уж точно, то руна, выгравированная на лезвии. "Нис" — преобразование, дальнейший путь, проводник воли и вообще, просто проводник. Это была скорее и не руна в общепринятом понимании, а символ-глиф той самой, древнешумерской "Звёздной азбуки". Современные маги, которые работали с древними текстами, позаимствовали самоназвание этого алфавита у древних же магов — изначальных, как их ещё называют. Почему, собственно, азбука называлась "Звёздной", разобрался бы и ребёнок. Знаки были похожи на восьмилучевые звёздочки с лучами, отходящими от единого центра, и у каждой такой "звёздочки" отсутствовал один или несколько лучей, соответствующих нужной букве и символу. Путаница при расшифровке текстов возникала, когда переводчик натыкался в тексте на слоговые… не знаю как сказать… смыслограмы, что ли. "Лахаишь" — он и есть "Лахаишь". Кстати, мягкое "ш" в окончании древних слов обозначало мужской род и было чертовски похоже в звучании на южногерманский диалект с их "ишь" и "ихь". Вообще, этот язык был, на мой взгляд, излишне перегружен полутонами и оттенками, и никак не напоминал известные и современные мне языки в плане лаконичности. Даже похожего ничего не было, представляю, какое мучение написать на нём какой-либо технический текст. Не инструкция получится, а поэма. Зато, если его использовать в артефакторике вместо классических рунных цепочек, то тут можно добиться колоссальной вариативности.
И вот теперь, стоя перед самым первым, изученным мной дневником — "Теория магии, расширенный полный курс", я нерешительно сжимал в руке этот самый нож. Жалко было книгу, до слёз. Мало того, что просто рука не поднималась на этот шедевр магического ментального искусства, так и те чувства, что меня сейчас обуревали, мешали мне решиться на последний шаг. Это, наверное, как предать память всех тех волшебников, что невольно поучаствовали в создании подобной вещи. От этого я ещё больше Волан-де-Морта ненавижу. Он ведь, сука, в свой крестраж сливал память магов, а пользовался этими знаниями лишь на жалкий процент. Он мог только подсматривать информацию, но не владеть ею, как я. Это Ханешь смог скомпоновать, отфильтровать и сделать такое чудо, как эти все базы знаний. Пусть я — это всё же я, но и отпечатки, небольшие отголоски личностей мёртвых волшебников и на меня повлияли. От магического юриста мне досталась толика осторожности и осмотрительности, от артефактора — созерцательность и спокойствие; а от магозоолога — небрезгливость и отмороженность, и это только те, кто первые на ум приходят. Не сказать, что все маги были добропорядочными и законопослушными ребятами, но в большинстве своём, всё же, были достойными людьми. Ведь был и колдомедик с его небольшой фанатичностью и преданностью делу, и маг-боевик с постоянной чуйкой на неприятности и рефлексами убийцы, и ещё многие другие со своими тараканами. Пусть всё это не сильно на мне отразилось, но мой характер всё же продолжает претерпевать изменения, и что получится в итоге, я предположить не берусь.
В момент, когда нож пробил обложку дневника,
