ней, пожалуй, откровеннее, чем с другими. Лишь перед ней не стеснялся своего страха и сомнения показать. Как никто другой болела она душой за его положение среди князей, укрепляла его власть и авторитет, внушала, как должен держать себя истинный государь с подданными.

Софья, стараясь щадить мужнино самолюбие, возмущалась его сомнениями. Себя, своего отца в пример поставила. «Отец мой решил лучше богатства и родины лишиться, чем дань платить иноверным, рабом становиться! А ты не только себя, но и меня, и детей наших хочешь низкими рабами сделать, перед басурманами на коленках ползать? Честь свою предавать! Или войска у тебя мало? Или верных слуг нет? Или боишься?»

Не за себя боялся Иоанн и даже не за детей своих. Они-то вполне могли укрыться подальше на великих просторах земли Русской. Но знал он, что такое татарские полчища, видел, что остаётся от сёл и городов после их набегов — головешки да трупы изуродованные, а то и просто пепел. За год можно восстановить любой город, благо, дерева кругом видимо-невидимо. Но и нескольких десятков лет, всей его жизни не хватит, чтобы восстановить после такого нашествия население пострадавших городов.

Не понять этого Софье, о себе прежде всего она хлопочет. Он же — государь, и должен из многих зол для своего народа выбрать наименьшее, в последнюю очередь думая о себе и своей гордыне. Объяснял он это Софье, слушала она внимательно, пыталась понять, да не удавалось ей это. В такой момент, оставив надоевшее Ахматово посольство в Москве, он и уехал вместе с семьёй в Пафнутьев монастырь, чтоб ещё подумать на досуге, что ответить хану. Хотел и с преподобным посоветоваться, да в последний момент передумал, пожалел старика: ему и своих забот хватает.

Но поездка в монастырь, совет с Господом, молитва и размышления сделали своё дело: он наконец-то принял решение. Вернувшись, призвал к себе в посольскую палату Бочюка, поговорил с ним ласково, перстень золотой преподнёс, шубу соболевую, огласил длинный список ценных даров, мехов, тканей, золота и серебра, которые собирался послать с ним и своим послом Матвеем Бестужевым для хана. И приказал ордынцу вместе с его свитой срочно отправляться восвояси. Сказал, что сам ехать не может, не собирается. А Бестужеву наказал в Орде повежливее быть, время тянуть, ни да ни нет не говорить. Сказать, что не может теперь Московский великий князь приехать в Орду, и денег на дань у него нет, поистратился на новгородский и казанский походы. И помнить: каждый мирный месяц, каждый год на Русь работает.

6 сентября проводил посольство, а через несколько дней получил первую весточку в подтверждение правильности своей выжидательной, осторожной политики в отношении Большой Орды. В Москву примчался ещё один татарский посол Яфар Бердей, на этот раз из Крыма и втайне от всех. Прислал его не кто иной, как поставленный Ахмат-ханом новоиспечённый властитель Крымского ханства Зенебек. Иоанн хорошо знал этого человека. Ещё недавно, будучи бездомным и бедным бродягой по Дикому полю, он просился на службу к Московскому государю. Он и теперь не обольщался нынешним своим высоким положением, а стало быть, не верил в прочность Ахматовых завоеваний. А потому тайно просил русского государя в случае изгнания предоставить ему приют и безопасность. Не мешкая и столь же тайно, Иоанн отписал ему грамоту и отправил с тем же Яфаром Бердеем обратно.

«Ещё не имея ни силы, ни власти, и будучи лишь казаком, ты спрашивал у меня, найдёшь ли покой в земле моей, если конь твой утомится в поле? — напоминал великий князь Зенебеку. — Я обещал тебе безопасность и спокойствие. Ныне радуюсь твоему благополучию; но если обстоятельства переменятся, то считай мою землю верным для себя пристанищем». И ещё наказал Иоанн крымскому послу, чтобы передал своему господину его предложение: возобновить союз, заключённый Русью с Менгли-Гиреем. Теперь оставалось ждать, как распорядится судьба дальше. И укреплять своё государство.

Главное теперь — уделить побольше внимания южным границам, на которые в первую очередь обрушивались ордынцы, продолжить их укрепление. Для этого собрался он проехать по южным городам-крепостям, проверить, насколько готовы они к отражению вражеского нашествия. И начать решил с Городца окского. В своё время, ещё в 1448 году его отец, великий князь Василий Васильевич, поселил там взятого им на службу специально для охраны дороги на Москву казанского царевича Касима с его многочисленными родичами, слугами и дружиной. По его имени Городец постепенно превратился в город Касимов. После смерти этого царевича на его место заступил сын покойного, царевич Даньяр. Иоанн платил ему, как и прежде отцу, хорошее вознаграждение, а также содержал на свои деньги ещё пятьсот татарских воинов. Даньяр участвовал со своей дружиной в походах на Новгород, против Ахмата под Алексин, показал себя храбрым воином. Но... доверяй, да проверяй! А потому решил Иоанн навестить Даньяра, поглядеть, как укреплён Касимов.

Собрался он заехать и в Рязань, увидеться с сестрой, потолковать с её мужем, великим князем Рязанским, договориться об оснащении их городской крепости пушками и другим новым огнестрельным оружием, которое теперь в обилие производилось в Московском государстве под руководством опытных заморских мастеров. Так уж сложилось, что Рязанское княжество, хоть и оставалось независимым формально, на деле давно уже не обходилось без помощи и советов великого князя Московского, а в случае нашествия Орды не в состоянии было в одиночестве противостоять врагу. Оттого Василий Рязанский беспрекословно слушался советов и приказов Иоанна, отсылал ему часть своих доходов на содержание татар и оборону. Думал встретиться великий князь и с предводителями рязанских казаков, нёсших сторожевую службу на границе с Диким полем.

За день до намеченного отъезда великий князь узнал, что в Москву из Персии возвращается его посол Марко Руфо, а с ним и гость, посол венецианский Амброджио Контарини, который умолял государя принять его.

Со светлейшей Синьорией много было в последнее время связано в судьбе Москвы. Давно уже проложили туда дорогу русские купцы, отвозившие в Европу меха, пеньку, смолу, мёд и другие товары. Там покупали прекрасные южные красные и белые вина, ткани, пряности. Ездили в Венецию и русские послы, привозившие назад нужных мастеров — строителей, пушечников, оружейников и прочих специалистов. Взять хотя бы Аристотеля! И оттуда гости бывали. Правда, один из них, посол Джан Баттиста Тревизан, недавно доставил Иоанну немало хлопот, пытаясь с помощью Ивашки Фрязина тайно переправиться через Москву в Орду. Однако ссориться государю с Синьорией, с её дожем, который любезно принимал русских послов и позволял отправляться на Русь своим