Чудовищные засовы были отодвинуты, массивные цепи и крючья бессильно висели, напоминая о палачах и застенках. Его Высочество хмыкнул, вспомнив, как мальчишкой на этом же самом месте скрестил пальцы и тайком сплюнул через правое плечо, хотя следовало через левое. Руди вынул из-за пояса пистолет и, на всякий случай осенив себя крестом, шагнул за порог.

По-дворцовому огромный вестибюль был освещён лишь догорающим камином, но память не подвела – лестницу Рудольф отыскал сразу же. Подниматься пришлось ощупью и очень осторожно: вдоль лестницы стояли доспехи, а стены были увешаны оружием, заденешь ненароком – грохнет, как в кузнице.

Девятая ступенька предательски скрипнула, и Рыжий Дьявол замер. Чёртов дом! Хотя какой это дом, это дворец, в котором по воле матери живёт хмурая старуха. А кто жил здесь раньше? Нет, он всё-таки не регент, а болван, если до сих пор не удосужился разузнать про Вольфзее. Он просто выбросил из головы испугавшее его поместье, но больше такому не бывать! Семилетнему мальчишке простительно забывать о неприятностях, а принц-регент должен помнить их все до единой.

Где-то пробили часы. Он снова ошибся. Думал, часов пять, а на самом деле три с четвертью. Глаза понемногу привыкли к темноте, и Руди вновь пошёл вперёд, проверяя каждую следующую ступеньку. Поворот, и по дубовым панелям заплясали светлые блики – где-то наверху горели свечи. Уже хорошо, хоть его и зовут Дьяволом, но видеть в темноте он не обучен. В глубине дома что-то звякнуло и зашуршало. Снова звякнуло, словно на каменный пол уронили ложку или нож. Раздались быстрые шаги, скорее всего женские, и вновь все стихло.

Смелая дама эта Берта! Поселиться среди волков и не запирать ни дверей, ни ворот. С такой лучше разговаривать с пистолетом в руках. И со святой водой, но ею принц-регент запастись не озаботился. Как и серебром.

Лестница кончалась у щита с коронованным волком, памятным ещё по прежнему визиту. Императорские гербы в доме кормилицы, какая прелесть! На стене напротив щита горело два факела, между ними тускло блестело зеркало, отражавшее несуществующее окно, за которым тянулись освещённые луной поля. Себя, равно как и щита с волком, Руди в мутном стекле не обнаружил.

– Врёшь, – бросил зеркалу Рыжий Дьявол, – ну и чёрт с тобой.

Висело ли оно здесь раньше? Может, и висело. Мальчишка в семь лет занят мечами и доспехами, а не отражениями.

Вновь послышались шаги, Рудольф бросился на звук и едва не налетел на полную молодую женщину в аккуратном чепце. Не Берту и не Милику! Незнакомка испуганно смотрела на незваного гостя, выставив перед собой вышитую подушку. Руди успокаивающе улыбнулся и на всякий случай ухватил женщину за плечо. Та вздрогнула.

– Я не сделаю тебе ничего дурного, – заверил принц, – но ты мне должна кое-что сказать.

– Хорошо, господин. – Носик у неё был прямо-таки очаровательный, да и тёмно-карие глаза были неплохи.

– Ты живёшь в этом доме? Кто ты, как тебя зовут?

– Зельма Риттер, господин. Мой муж – лесничий Небельринга.

– Помнится, здесь жила Берта, – дьявольщина, запамятовал дальше, – кормилица Людвига Ротбарта.

– Это моя мать, господин.

– И где она? И где твой муж?

– Они гуляют, господин.

– Подходящее время для прогулок, – Руди слегка сжал плечо женщины, и та вздрогнула, – скажи, вы всегда держите двери открытыми?

– Я… я выпустила кошку, господин.

– Погулять? – усмехнулся принц-регент. – Выходит, все гуляют, и ты в доме одна?

– Нет, господин. Здесь её величество.

– Её величество? Где?!

– В Красной спальне, господин.

3

Волки Небельринга окружили церковь. Звериные лапы царапали дубовые доски, в окна лился непрекращающийся тоскливый вой. Милика не видела их, и от этого было ещё страшнее.

На дверях не было ни засова, ни цепи, но они отворялись наружу. Их могли открыть люди, но не звери. Женщина изо всех сил старалась не думать, что творится за каменными стенами, но выматывающие душу плачи не оставляли места даже для молитвы. Когда императрице удавалось отвести взгляд от двери, она видела осунувшееся личико Мики и сжимавшую кинжал руку Клауса. Что им оставалось? Молиться и ждать утра. С рассветом волки уйдут. Так говорил Риттер, упокой Бог его душу.

Вдовствующая императрица не сомневалась, что капитан мёртв, иначе бы звери сюда не добрались. Если они уцелеют, нужно поставить часовню. В память о добром человеке, сохранившем себя среди зла.

Южный ветер ударил в стёкла, золотые огоньки пригнулись, выпрямились, забились, как птица в силках. Милика встала и подошла к алтарю. Пречистая Дева прижимала к себе младенца, моля небо о милосердии. Её сын прожил столько же, сколько и Людвиг. Милика поправила свечи, коснулась тяжёлой вазы с хрупкими осенними ветками: золото мёртвое и золото живое… Первое вечно, второе скоро станет прахом.

Pater noster qui es in caelis,

Sanctificetur nomen Tuum.

Adveniat regnum Tuum…

Дочитать молитву женщина не успела. Вой стал громче, затем раздался глухой удар – волк бросился на дверь, но она выдержала. Отчаянно закричал Мики, стукнуло железо – Клаус вынул пистолет и положил рядом с собой.

– Ты их убьёшь? – шепнул Мики Клаусу. Сын не плакал, только губы стали совсем белыми.

– Конечно, – заверил Цигенбок, – я, знаешь ли, убил немало волков.

– А вдруг это их родичи? – пролепетал сын, исподлобья глядя на дверь.

– Вряд ли, – протянул граф, но Милика бы предпочла, чтоб в его голосе было больше уверенности, – я охотился в других местах.

– Значит, их кто-то послал, – вздохнул Мики, – кто-то, кто нас не любит.

– Тебя любят все, – пробормотала Милика, обнимая сына, – правда, Клаус?

– Правда! – согласился Цигенгоф, проверяя пальцем кинжал. Что он может в одиночку против стаи, разорвавшей два десятка вооружённых солдат? Разве что те спали, но Дорманн не мог не выставить часовых.

– Клаус, может быть, нам залезть на крышу?

– Как? У нас нет даже верёвки. Закрой глаза и ни о чём не думай. Мики, и ты тоже. Я вас в обиду не дам.

– Мама первая.

– Конечно, милый.

Она закрыла глаза, и свет исчез. Остались звуки. Звери продолжали выть, грызть камень, кидаться на дубовые доски. Господи, что им нужно от неё, от Мики, от Клауса? Почему их преследуют даже в храме Божьем? За что? Неужели за то, что она не ушла в монастырь, а вышла замуж? Если так, пусть её разорвут, но Мики должен жить! Вместо Людвига. Мики не виноват в её любви, он вообще ни в чём не виноват…

Господи, разве можно карать невинных, если живы виновные? Или её жизнь