фабрик. Местные власти ограничились лишь поддержанием мира, а поскольку общественная поддержка была на стороне забастовщиков, владельцы фабрик пошли на компромисс. В результате некоторые промышленники стали финансировать частное ополчение для использования в будущих забастовках.69

После Великой забастовки границы между теми, кто выиграл, и теми, кто проиграл, размылись. Корпорации и правительство подавили забастовку, но железные дороги не хотели больше давить на зарплаты. Урок, который извлек из забастовки президент Burlington Роберт Харрис, заключался в том, что "снижение зарплаты работникам [sic] может быть столь же дорогостоящим для компании, как и ее повышение". В течение следующих нескольких лет многие железные дороги полностью или частично восстановили сокращение заработной платы. Однако они не желали уступать контроль над работой. Эта борьба будет продолжаться. Города, в которых происходило самое жестокое насилие, явно проигрывали. Питтсбург, на который подала в суд Пенсильванская железная дорога, по законам Пенсильвании должен был оплатить стоимость железнодорожного имущества, уничтоженного в ходе беспорядков. Городские власти сделали это, выпустив облигации. Но Пенсильвания, и особенно Скотт, также проиграла. Pennsylvania пришлось отменить дивиденды, а ее акции упали до половины номинала. Скотт сдался компании Standard Oil. Он согласился выйти из нефтяного бизнеса и продать активы Empire Line Рокфеллеру. Доля Pennsylvania в нефтяных перевозках упала с 52 до 30 процентов.70

Чарльз Нордхофф, ведущий журналист и человек, вряд ли враждебно настроенный к капиталу, считал, что забастовка "покончит с Томом Скоттом, и я не буду об этом сожалеть". Как оказалось, он был почти прав. Осенью 1878 года Скотт пережил первый из целой серии инсультов. К тому времени его попытка построить Техасско-Тихоокеанскую железную дорогу потерпела крах, а его собственное лоббирование упиралось в столь же эффективное лоббирование Хантингтона и его соратников в конкурирующей Южной Тихоокеанской железной дороге. Хантингтон был полон решимости отказать Скотту в субсидиях, и он отказал ему. Больной и подавленный, Скотт, как и многие другие богатые американцы в Позолоченный век, отправился в турне по Европе и Ближнему Востоку. В мае 1879 года его юный сын и тезка умер в возрасте тринадцати лет. Джей Гулд выкупил долю Скотта в компании Texas and Pacific и занялся его ссорами с Southern Pacific. В 1880 году Скотт покинул пост президента Пенсильванской железной дороги. В 1882 году человек, который, казалось, был везде и контролировал практически все в Америке позолоченного века, умер. Ему было 57 лет.

IV

Трудно представить себе более провальное начало президентства, чем то, что пережил Резерфорд Б. Хейс в 1877 году, но он был человеком, который считал, что противодействие практически со всех сторон означает, что он прав. Президент представлял собой странную идеологическую смесь. Во многих отношениях он был либералом, но недостаточно последовательным, чтобы завоевать лояльность Годкина, чья взломанная схема лишения Хейса президентства во время предвыборного кризиса стоила газете "Нейшн" половины ее сокращающегося числа подписчиков. В Конгрессе Хейс был сторонником свободной торговли, но, став президентом, он принял тарифы для получения доходов и защиты, оттолкнув от себя тех, для кого свободная торговля была неотъемлемой частью либерализма. Либерализм Хейса был направлен на "твердые деньги" и реформу государственной службы, но другие "твердые деньги" ненавидели его. Роско Конклинг и Джеймс Г. Блейн, принадлежавшие к этой категории, ненавидели реформу государственной службы, которая угрожала политическим машинам, поддерживавшим их власть. Они также были потрясены южной политикой Хейса.71 72

То, что другим казалось полумерами и нерешительностью, Хейс считал умеренностью. Его жена, Люси, была известной сторонницей умеренности. Супруги запретили употреблять спиртное в Белом доме, за что Люси получила прозвище Лимонадная Люси. Но когда она отказалась осудить пунш из кларета, поданный на ужине в их честь в Филадельфии, вашингтонское Общество умеренности Люси Хейз осудило ее и сменило название. Джеймс А. Гарфилд, наблюдая за тем, как президент барахтается в больших и малых делах, считал, что "складывается впечатление, что он недостаточно велик для того места, которое занимает", и что его избрание "стало почти смертельным ударом для его партии".73

Неспособность Конгресса принять ассигнования на армию вынудила Хейса созвать специальную сессию осенью 1877 года. Он не только не получил ассигнований - демократы не стали бы финансировать ни армию, ни гражданскую службу без отмены законов о гражданских правах, - но и получил многое, чего не желал. Конгресс проверил федеральную власть, которую он направил на помощь железным дорогам. В 1877 году демократы предложили законопроект, препятствующий использованию федеральных войск в качестве гражданских сил (posse comitatus). Цель законопроекта заключалась в том, чтобы помешать соблюдению гражданских прав. Законопроект провалился, но антимонополисты-республиканцы и демократы заменили его законопроектом, который разрешал использовать войска только в тех случаях, когда это "прямо разрешено Конституцией". Это позволяло использовать армию для защиты избирательных прав, охраны почты и исполнения судебных постановлений, но не для иного вмешательства в трудовые споры или для исполнения законов о доходах, направленных против бутлегеров.74

Не имея ассигнований на финансирование большей части правительства, Хейс одновременно оказался в состоянии войны с республиканскими ставленниками за контроль над назначениями. Конгресс, по мнению реформаторов государственной службы, нарушил конституционное разделение властей, взяв на себя право исполнительной власти назначать чиновников, отнимая власть у президента. Политические назначенцы отдавали свою лояльность партийным машинам штатов и местных органов власти, а не нации, и отчисляли свое время и часть зарплаты партиям, которым они были обязаны своими должностями. Пехотинцами в этой армии патронажа были почтмейстеры, которых к середине прошлого века насчитывалось около пятидесяти тысяч. Когда Хейс поклялся запретить федеральным чиновникам занимать политические должности, назначил Комиссию Джея, которая рекомендовала сократить штат нью-йоркского таможенного инспектора, и попытался заменить инкассатора Конклинга, Честера А. Артура, своим собственным ставленником, это означало войну.75

Взявшись за таможенные службы, Хейс хотел сломить противостоявшие ему машины Сталварта, которые наживались на американской системе управления на основе пошлин. На самом деле Артур был весьма компетентен. Он усовершенствовал процедуры нью-йоркской таможни и избавился от откровенного подкупа чиновников. Однако Артур оставался верным функционером машины Конклинга. Он оказался мастером так называемой системы moiety (ключевого элемента управления на основе пошлин), которая давала государственным чиновникам право на 50 % штрафа с товаров, заниженных для импорта, и использовал ее для обогащения себя, своих подчиненных и своих спонсоров. В знаменитом деле 1872 года импортному дому "Фелпс, Додж и компания" был начислен штраф в размере 271 000 долларов на груз, который, как оказалось, был занижен всего на 6 000 долларов и принес государству убытки в размере всего 1600 долларов. Половина суммы в $271 00 досталась правительственным чиновникам, включая Артура, а те, в свою очередь, выплатили значительные судебные гонорары Конклингу и