объекты, структуры и цвета более сложны и лучше ощутимы.

В Евангелиях спасение – это этический процесс. Главное – быть праведным; также проповедуется смирение, нищета и несчастье. К требованию праведности Сведенборг добавляет еще одно, о котором никогда не упоминал ни одни теолог, – требование быть разумным. Вспомним еще раз аскета, вынужденного признать, что он недостоин богословских бесед ангелов. (Бесчисленные небеса Сведенборга полны любви и богословия.) Когда Блейк пишет: «Глупец не войдет на небо, каким бы святым он ни был» или «Надлежит отбросить святость и уповать на разум», он просто чеканит краткие эпиграммы на основе пространных размышлений Сведенборга. Кроме того, по Блейку, существует и третье условие: человек, ищущий спасения, должен быть еще и художником. Художником был и Иисус, ибо в проповеди использовал не абстрактные рассуждения, но метафоры и притчи.

Не без некоторых колебаний я попробую коротко и поверхностно описать учение о соответствиях, которое для многих является центральной темой изучаемого нами предмета. В Средние века считалось, что Бог написал две книги: одну мы называем Библией, а другую – Вселенной. Наша обязанность – их истолковать. Подозреваю, что Сведенборг начал с первой книги. Он предположил, что каждое слово Писания имеет особый духовный смысл, и разработал разветвленную систему скрытых значений. Например, камни означают природные истины, драгоценные камни – истины духовные, звезды – божественное знание, конь – верное толкование Писания, но в то же время и его искажение при помощи софистики, ненависть к отчаянию – Троицу, пропасть – Бога или преисподнюю и пр. (Желающих продолжить это занятие адресую к «Dictionary of Correspondences»[621], вышедшему в 1962 году; там собрано более тысячи примеров из священных текстов.)

От символического прочтения Библии Сведенборг перешел к символическому прочтению Вселенной и нас самих. Солнце на небе есть отражение солнца духовного, которое, в свою очередь, есть образ Бога. На земле нет ни одного существа, не обязанного своим существованием непрестанной заботе Господа. Самые ничтожные вещи, как напишет Томас Де Куинси, читатель Сведенборга, – это таинственные зеркала самых важных. Томас Карлейль скажет, что «всемирная история – это письмена, которые мы должны постоянно читать и в которых записаны мы сами». Тревожное подозрение, что мы суть шифры и символы божественной криптографии, истинное значение которых нам неизвестно, встречается в работах Леона Блуа. Это было ведомо и каббалистам.

Учение о соответствиях привело меня к упоминанию каббалы. Насколько я знаю (или помню), никто не исследовал эту глубинную связь. В первой главе Писания говорится, что Бог создал человека по своему образу и подобию. Тем самым подразумевается, что Бог имеет форму человека. Каббалисты, составившие в Средние века «Книгу Творения», провозгласили, что десять эманаций, или сефирот, источником которых является невыразимое божество, могут быть представлены как Древо, или Человек, Первочеловек, Адам Кадмон. Если все сущее заключено в Боге, то все будет и в человеке, который есть Его земное отражение. Таким образом, и Сведенборг, и каббалисты подходят к концепции микрокосма: человек понимается как зеркало или как модель вселенной. Согласно Сведенборгу, ад и рай заключены в человеке, который в то же время содержит в себе растения, горы, моря, континенты, минералы, деревья, травы, цветы, шипы, животных, рептилий, птиц, рыб, инструменты, города и здания.

В 1758 году Сведенборг заявил, что годом ранее он оказался свидетелем Страшного суда, который свершился в мире духов в тот день, когда во всех церквях угасла вера. Упадок начался в момент основания Римской церкви. Реформа, начатая Лютером и предвосхищенная Уиклифом, оказалась недостаточной и во многом еретической. Другой Страшный суд свершается в момент смерти всякого человека и является итогом всей минувшей жизни.

29 марта 1772 года Эммануил Сведенборг умер в Лондоне – в городе, который он любил, в городе, где однажды вечером Бог возложил на него миссию, которая сделала его уникальным среди людей. Сохранились некоторые сведения о его последних днях, о старомодном костюме из черного бархата и шпаге с причудливой рукоятью. Он вел очень простую жизнь – и питался только кофе, молоком и хлебом. В любое время дня и ночи слуги слышали, как он ходит по своей комнате и беседует с ангелами.

Примерно в 1970 году я написал этот сонет:

Эммануил Сведенборг

Заметно возвышаясь над толпою,Он брел в толпе, чужой между чужими,И потайное ангельское имяШептал. И видел въявь перед собоюВсе, что закрыто от земного взгляда:Круги огня, хрустальные палатыВсевышнего и ужасы расплатыВ постыдном смерче наслаждений ада.Он знал: обитель рая и геенны —В душе, в сплетенье темных мифологий ;Знал, словно грек, что каждый день в итоге —Лишь зеркало извечности бессменной,Начала и концы в сухой латыниНевесть зачем запечатлев доныне[622].

1975

Лекции

Понятие академии и кельты

Во второй половине XIX века два писателя, пользующиеся заслуженной славой, Эрнест Ренан и Мэтью Арнольд, опубликовали многомудрые исследования, посвященные понятию академии и кельтским литературам. При этом ни один из двоих не указал на любопытное сходство между двумя предметами исследования, а между тем сходство существует. Мои друзья, прочитав название учебной лекции (не научного доклада, не сегодняшней речи) – «Понятие академии и кельты», – сочли такое сопоставление моей прихотью, однако я полагаю, что сходство это можно доказать и что сходство это – глубинное. Начнем с первой части названия, с понятия академии. В чем оно заключается? В первую очередь нам приходит в голову надзор за языком, дозволение или запрещение слов – это кажется банальным, но давайте подумаем о тех первых членах Французской академии, которые ввели в практику регулярные собрания. И вот перед нами новая тема: тема беседы, просвещенного диалога, дружеской полемики, обсуждения явлений литературы и поэзии. Была у академии и еще одна функция – возможно, наиважнейшая: организация, упорядочивание и понимание литературы. Да, я считаю, что это самое важное. Положение, которое я собираюсь сейчас развить, или, лучше сказать, факт, о котором я хочу напомнить, – это сходство двух понятий: идеи академии и мира кельтов. В первую очередь давайте поговорим о стране в высшей степени литературной: очевидно, это будет Франция, а ведь французская литература явлена не только во французских книгах, но и в самом языке, так что достаточно перелистать словарь, чтобы ощутить истинно литературное предназначение французского языка. Вот, к примеру: по-испански мы говорим «arco iris»[623], по-английски «rainbow», по-немецки «regenbogen» – «арка дождя». И все эти слова – ничто по сравнению с блистательным французским словом, пространным, как стихотворение Гюго, и более кратким, чем стихотворение Гюго, «arc-en-ciel», которое как будто творит архитектуру, возводит арку через небо.

Во Франции литературная жизнь проходит – не знаю, можно ли сказать «более ярко», или мы уже впадаем в