одна, приятель. Как только она его заметила, то сразу сообразила, что ты, возможно, не такой уж замечательный надежный парень, на которого можно положиться, и, значит, не тот, кто станет заботиться обо мне. Поэтому она решила, что ей ничего не остается, кроме как сделать это самой и принести мне вещдок, который мой напарник собирался утаить. Двойная польза: расследование встанет на правильные рельсы, а я узнаю, с кем имею дело. Сумасшедшая или нет, но, похоже, кое-что она поняла правильно.

Ричи молча изучал свои ботинки.

– Ты вообще собирался мне об этом рассказать?

Он резко выпрямился.

– Да, собирался. Когда я нашел эту штуку, то почти точно собирался. Именно поэтому я положил ее в пакет и надписал. Иначе просто спустил бы в унитаз.

– Ну, поздравляю, сынок. И что ты за это хочешь – медаль? – Я кивнул в сторону пакета.

Я не мог посмотреть на него – казалось, в пакете мечется что-то живое и яростное, гигантское насекомое, которое бьется о тонкую бумагу и пластик, пытаясь разорвать преграду и напасть.

– “Изъято по месту жительства Конора Бреннана, в гостиной”. Пока я был на улице и звонил Ларри?

Ричи бессмысленно таращился на документы в своей руке, словно не мог вспомнить, откуда они взялись. Он разжал пальцы, и бумажки разлетелись по полу.

– Да.

– Где это было?

– Наверное, на ковре. Когда я клал весь хлам обратно на диван, то увидел ноготь на рукаве свитера. Его там не было, когда мы убирали одежду с дивана, – помните, мы же ее внимательно осматривали на предмет кровавых пятен. Видимо, ноготь зацепился, когда свитер лежал на полу.

– Какого цвета свитер? (Если бы у Конора Бреннана были нежно-розовые вязаные вещи, я бы это запомнил.)

– Зеленый. Типа хаки.

А ковер был кремовый, с грязно-зелеными и желтыми завитками. Парни Ларри могли бы облазить всю квартиру с лупами в поисках вещи, совпадающей по цвету с этим розовым обрывком, и ничего не найти. Но стоило мне увидеть этот ноготь, я мгновенно понял, откуда взялась розовая шерсть.

– И как ты интерпретируешь эту находку? – спросил я.

Молчание. Ричи смотрел в пустоту.

– Детектив Курран.

– Ноготь… По форме и лаку… соответствует ногтям Дженни Спейн. Зацепившееся за него волокно… – У Ричи дернулся уголок рта. – Мне показалось, что оно соответствует вышивке на подушке, которой задушили Эмму.

Та мокрая нитка, которую Купер выудил из детского горла, раскрыв хрупкие челюсти большим и указательным пальцами.

– И какой вывод ты из этого сделал?

– Что убийцей могла быть Дженнифер Спейн, – ответил Ричи ровно и очень тихо.

– Не “могла быть”. Была.

Он беспокойно шевельнул плечами:

– Это не точно. Она могла подцепить эту нитку как-то иначе – раньше, когда укладывала Эмму спать…

– Дженни тщательно следит за собой, у нее ни один волосок из прически не выбьется. Думаешь, она бы целый вечер проходила со сломанным, цепляющимся за все подряд ногтем и так бы и легла спать? За несколько часов не вынула бы зацепившийся за него клочок шерсти?

– Может, это попало от Пэта. Нитка пристает к его пижаме, когда он душит Эмму подушкой; потом, когда он борется с Дженни, она ломает ноготь, волокно цепляется за него…

– Данное конкретное волокно – одно из многих, там тысяча волокон в его пижаме, в ее пижаме, да по всей кухне. И что, цепляется именно это?

– Ну мало ли. Нельзя просто валить все на Дженни. Вспомните, Купер ведь уверен, что она не сама нанесла себе раны?

– Знаю. Я с ней поговорю. – Мысль о том, что придется иметь дело с миром за пределами этой комнаты, подкосила меня, словно удар дубинкой под колени. Я тяжело сел за стол. Стоять я уже не мог.

Ричи понял смысл моих слов. “Я с ней поговорю”, не “мы”. Он открыл рот, закрыл, пытаясь придумать правильный вопрос.

– Почему ты не сказал мне? – Мой голос сочился болью, но мне было плевать.

Ричи отвел глаза и, опустившись на колени, принялся подбирать рассыпавшиеся бумаги.

– Потому что знал, что вы захотите сделать.

– Что именно? Арестовать Дженни? Не предъявлять Конору обвинение в тройном убийстве, которого он не совершал? Что, Ричи? Что здесь такого ужасного, что ты никак не мог этого допустить?

– Не ужасного, просто… Арестовать ее… Не знаю, не уверен, что это правильно.

– Это наша работа. Мы арестовываем убийц. Если тебе это не нравится, значит, надо было выбирать другую профессию.

Ричи поднялся.

– Как раз поэтому я вам и не говорил. Знал, что вы так скажете. Знал. У вас все черно-белое, никаких вопросов; просто соблюдай правила и иди домой. Мне нужно было все обдумать, потому что я знал, что как только вам расскажу, будет поздно.

– Мать твою, разумеется, все черно-белое. Ты убиваешь свою семью – ты садишься в тюрьму. Где ты тут разглядел оттенки серого?

– Дженни в аду. Каждую секунду до конца жизни она будет испытывать такую боль, о которой я даже думать не хочу. По-вашему, тюрьма накажет ее более сурово, чем она сама? Ни Дженни, ни мы не сможем исправить то, что она сделала, и нет накакого смысла сажать ее за решетку во избежание рецидива. Чем тут поможет пожизненное заключение?

А я-то думал, что это коронный прием Ричи, его особый дар – забалтывать свидетелей и подозреваемых, пока они не поверят, что он – сколь бы абсурдным и невероятным это ни казалось – видит в них людей. Я был здорово впечатлен, когда он убедил Гоганов, будто они для него не просто гнусные мрази, а Конора Бреннана – что он не просто дикое животное, которое нужно убрать с городских улиц. Я должен был сообразить, что к чему, еще той ночью в логове, когда мы просто поболтали по-людски. Я должен был сразу почуять опасность и понять, что его сочувствие – никакое не притворство.

– Так вот почему ты напустился на Пэта Спейна. Я-то думал, что все это во имя истины и правосудия. Господи, какой я дурак.

Ричи хватило совести покраснеть.

– Нет, не поэтому. Сначала я правда думал, что это сделал он, потому что в виновность Конора мне не верилось, а других подозреваемых как будто не было. А потом, увидев эту штуку, я подумал…

Он умолк на полуслове.

– Мысль о том, чтобы арестовать Дженни, оскорбила твою тонкую натуру, зато бросить Конора в тюрьму пожизненно за преступления, которых он не совершал, – это, по-твоему, просто плохая идея. Мило с твоей стороны. Вот ты и решил свалить все на Пэта. Прекрасный спектакль ты вчера разыграл перед Конором. Кстати,