Шрифт:
Закладка:
– У нее была собственность полиции, которую она украла. Не мог же я закрыть на это глаза, верно? – с ханжеской миной сказал Квигли. – Если бы она отказалась ее вернуть, я был бы вынужден взять ее под арест.
– Ты о чем? Какая еще собственность полиции? – Я пытался вспомнить, что мог принести домой и до сих пор не хватиться – папку, фотографию?
Квигли одарил меня тошнотворной улыбочкой и поднял перед собой пакет для вещдоков.
Я наклонил пакет к потоку тусклого жемчужного света, льющемуся в окно. Квигли не разжимал пальцы. Только через секунду я понял, на что именно смотрю, это был женский ноготь – аккуратно подпиленный и наманикюренный, покрытый розовато-бежевым лаком. Ноготь был вырван под корень. В трещине застряла нитка нежно-розовой шерсти.
Квигли что-то говорил, но был где-то далеко, и я его не слышал. Воздух сделался плотным, свирепым, сдавливал мою голову, бессвязно бормотал на тысячу голосов. Мне нужно было отвернуться, ударить Квигли с ноги и сбежать – но я не мог пошевелиться. Мои открытые веки кто-то будто приколол булавками.
Ярлычок подписан знакомым почерком, твердым, тянущимся вверх – совершенно не похожим на полуграмотные каракули Квигли.
Изъято по месту жительства Конора Бреннана, в гостиной…
Холодный воздух, аромат яблок, осунувшееся лицо Ричи.
Слух вернулся, Квигли все еще говорил. Лестничный пролет сделал его голос свистящим, бесплотным.
– Сначала я решил – боже святый, великий Снайпер Кеннеди бросает улики валяться где попало и их подбирает его бабенка! Кто бы мог подумать?
Он злорадно хихикнул. Я почти чувствовал, как этот смешок стекает по моему лицу, словно прогорклое сало.
– Но пока я ждал, когда ты почтишь нас своим присутствием, я маленько почитал материалы вашего дела – уж я бы не полез, но ты же понимаешь, нужно было разобраться, куда вписывается эта штука, чтобы определиться, как поступить. И что же я вижу? Почерк не твой, конечно, твой я за столько лет запомнил, но в папке он появляется до ужаса часто. – Квигли постучал себя пальцем по виску. – Неспроста же меня зовут детективом, так?
Мне хотелось сжать пакет в руке, чтобы он рассыпался в прах и исчез, чтобы сам его образ испарился из моей памяти.
– Я знал, что ты с юным Курраном не разлей вода, но ни за что бы не догадался, что у вас столько общего. – Снова этот смешок. – Любопытно, юная леди взяла это у тебя или у Куррана?
Что-то на задворках моего сознания снова пришло в движение – оно действовало методично, словно механизм. Двадцать пять лет я потратил на то, чтобы научиться самоконтролю. Друзья посмеивались надо мной, новички закатывали глаза, когда я обращался к ним с “той самой речью”. К черту их всех! Дело того стоило – хотя бы ради одного разговора на продуваемой сквозняками лестнице, когда я удержал себя в руках. Когда воспоминания об этом деле начинают выцарапывать круги у меня в мозгу, у меня остается единственное утешение: все могло быть еще хуже.
Квигли наслаждался каждой секундой своего триумфа, и этим стоило воспользоваться.
– Только не говори, что забыл ее об этом спросить. – Мой голос был холоден как лед.
Я оказался прав: он не удержался.
– Боже мой, какая драма: отказалась назвать мне свое имя, отказалась сообщить, где и как разжилась вот этим. А когда я надавил на нее – слегка, – ударилась в истерику. Я не шучу – она выдрала у себя с корнем огромный клок волос и завопила, что скажет тебе, будто это сделал я. Меня это, разумеется, не волновало – любой нормальный человек скорее поверит сотруднику полиции, чем беспочвенным обвинениям какой-то безумной девицы. Я запросто мог бы заставить ее говорить, но в этом не было смысла – я не доверял ни одному ее слову. Вот что я тебе скажу: может, она и аппетитная штучка, но по ней плачет смирительная рубашка.
– Жаль, что у тебя не было ее под рукой.
– Ты бы мне еще спасибо сказал, ей-богу.
Этажом выше распахнулась дверь отдела, и трое парней направились по коридору в столовую, на все лады склоняя какого-то свидетеля, у которого внезапно развилась амнезия. Мы с Квигли вжались в стену, словно заговорщики, пока их голоса не стихли.
– И что же ты с ней сделал? – спросил я.
– Велел взять себя в руки и отпустил – и она умчалась. На выходе показала средний палец Бернадетте. Прелесть.
Со скрещенными на груди руками, с тройным подбородком Квигли напоминал толстую старуху, брюзжащую на распущенную современную молодежь. На мгновение холодная, отстраненная часть меня возобладала – и я едва не улыбнулся. Дина напугала Квигли до полусмерти. Иногда даже безумие может пригодиться.
– Она что, твоя девушка? Или просто подарочек, который ты купил, чтобы себя порадовать? Сколько она запросила бы за эту штуку, если бы застала тебя здесь?
Я погрозил ему пальцем:
– Будь добрее, приятель. Она славная девушка.
– Она очень везучая девушка, которой посчастливилось не попасть под арест за кражу. Я отпустил ее лишь в качестве одолжения для тебя. Думаю, я заслужил вежливую благодарность.
– Похоже, что она скрасила тебе скучное утро. Это ты должен сказать мне спасибо.
Разговор принял не то направление, на которое рассчитывал Квигли.
– Ладно, – сказал он, пытаясь вернуть его в нужное русло, поднял пакетик и слегка сжал верхнюю часть жирными белыми пальцами. – Скажите нам, детектив, насколько вам необходима эта вещица?
Значит, он так ни о чем и не догадался. Меня захлестнула волна облегчения. Я стряхнул с рукава капли дождя и пожал плечами:
– Кто знает? Спасибо, что забрал ее у девушки и все такое, но я сомневаюсь, что это ключевая улика.
– Но убедиться не помешает, да? Ведь если эта история попадет в протокол, толку от улики уже не будет.
Время от времени мы забываем сдавать вещдоки. Так происходить не должно, но это случается, и вечером, снимая пиджак, ты вдруг обнаруживаешь, что в кармане что-то лежит – сунул туда конверт, когда свидетель попросил тебя на пару слов. Или открываешь багажник, а там пакет, который ты собирался сдать еще накануне. Если никто не рылся у тебя в карманах и не брал твои ключи, чтобы заглянуть в багажник, то это не конец света. Но улика находилась у Дины несколько часов или даже дней. Если мы попытаемся предъявить улику в суде, адвокат защиты скажет, Дина могла сделать с ней
