Филёный отшатнулся подальше от этих бешеных глаз. Забормотал:

– Не хотел я! Он же и впрямь меня выручил. Как же можно было на такое злом ответить?!

Сам понял, что вышла белиберда. Отёр пылающее лицо.

– Если расскажу, как было, не посадите?!

– Не торгуйся, – Клыш подтянул к себе протокол допроса подозреваемого. – Будешь говорить?

– Куда ж теперь деваться? – Филёный всё время со страхом косился на недописанное постановление о задержании. – С чего начать-то?

Из кабинета главного инженера Филёный вышел полный благодарности и даже умиления, – он и не надеялся, что отделается столь легко. Вернувшись в стройцех, охотно рассказывал о выпавшей удаче. Слушатели пожимали плечами, кивали недоверчиво:

– Скажи, пожалуйста, каков Граневич. Лихо ты его уломал.

Кое-кто подмигивал:

– Это сколько ж ты ему занёс?

Филёный краснел и возмущался.

Само собой, в первую очередь, доложил непосредственному начальнику – Башлыкову. К концу рабочего дня Башлыков вновь вызвал кладовщика к себе. Приказал дать показания, будто передал Граневичу взятку – две тысячи рублей. Сначала отказался, – как можно на благодетеля, да ещё невинного? Но возражать начальнику ОКСа себе дороже, – весь у него в кулаке. Чуть что – сдавит, и нет тебя. Куда деваться? Тем более что тот объяснил: если взяткодатель признаётся первым, уголовной вины нет. Написал, конечно, заявление. Наутро, в присутствии милиции, подтвердил. Граневича увезли. После узнал, что арестовали. Никаких денег, конечно, не передавал и не подкладывал. Кто и когда подложил, не знает.

Клыш усадил его писать собственноручно.

Когда всё было оформлено, Клыш набрал телефон прокуратуры.

– Завидоныч, ты своего дезинформатора не потерял?

– А что? – Завидонов насторожился.

– Рядом со мной. Предъявляю обвинение в хищении в особо крупном размере. Сфальсифицированное заявление о гибели подотчётной продукции при пожаре сделано Филёным по указанию начальника ОКСа Башлыкова. По его же указанию, оговорил Граневича, который первым на хищения вышел. Похоже, тебя подставили… Может, подъедешь? Практически все эпизоды охватываются твоим уголовным делом. Надо бы вместе командирское решение принять… Жду.

В коридоре меж тем усиливались голоса, донеслись выкрики. Клыш приоткрыл дверь. Возле кабинета столпилось несколько человек, среди которых Данька узнал главного механика комбината Беленова, зам главного инженера по технике безопасности Хоменко, начальника железнодорожного цеха Запрядаева. Бывшие земцы, ныне – 40–50-летние. Всех их явно успел вызвать неугомонный Фрайерман. Сейчас Фрайерман толкался, пихался, выкрикивал, картавя:

– Да как можно даже подумать такое на Граневича?! Святой же человек. Земский не стал бы кого попало двигать. А Вы Башлыкова покрывали. Нейтралитет, видишь ли, соблюдали. И чего добились? Граневич в тюрьме, а мерзавец в шоколаде – как воровал, так и ворует.

– Кто ж мог такое подумать? – отвечали ему смущенно.

– И теперь-то ничего толком неясно, – напомнил осторожно Беленов. – Ведь арестовали. За просто так не стали бы.

– Ах тебе до сих пор неясно?! – Фрайерман взвился. – Так ты, выходит, шкура!

Страсти вновь закипели.

Клыш пригласил всех в кабинет.

– Филёный! Повторите Ваши показания относительно передачи денег Граневичу, – потребовал он.

Перепуганный присутствием начальства, сбиваясь, тот начал рассказывать. Когда дошёл до фальсификации взятки, по требованию Башлыкова, горячий Фрайерман запыхтел, выкрикнул вдруг: «Ты ж сам Моисеич! Как же на своих!» – и бросился с кулаками, так что его едва оттащили.

Когда все разъехались, а Филёный был помещён в дежурную часть, подъехал Завидонов. Хмурый, со слезящимися глазами.

– Что Граневич? – поинтересовался Клыш.

– По-моему, всё-таки дурак, – процедил тот сквозь зубы. – Полтора часа с ним просидел. Сначала был уверен, что взяточник, а сейчас думаю, – может, и впрямь дурак, каких мало?

Ознакомился с материалами – что-то выписывая. На что-то фыркая. С раздражением отодвинул.

– Башлыкова ещё не арестовал?

Клыш отрицательно мотнул шеей.

За Башлыковым был послан наряд. Вернулись ни с чем. В ОКСе сообщили, что директор срочно взял краткосрочный отпуск – по семейной необходимости. Куда уехал, неизвестно. Наверняка, прослышав, что Филёный находится на допросе у Клыша, просчитал последствия и предпочёл до времени отсидеться.

– Это теперь твоя забота, – сказал Клыш. – Материалы завтра передам в прокуратуру для соединения с «пожарным» делом.

– Жаль, – посетовал Завидонов. – Боюсь, завтра же с утра на прокурора давить начнут. Видел я материалы по припискам. Башлыков этот, похоже, ушлый. В связях как ёж в колючках. Опять заставят на тормозах спускать. Тошно стало работать, – пожаловался он. – И раньше давили. Но хоть понятно кто: обкомы, исполкомы. И то ни с чем попало. Больше ходатайствовали о смягчении. А сейчас прямо директивы. И не всякий раз поймёшь, кто за этим. И до пенсии ещё как медному котелку.

Он помялся:

– А может, сам арестуешь Башлыкова на показаниях Филёного, а уж после мне передашь?

– Могу, – согласился Клыш. Положил руку на запястье Завидонова. – Мне надо, чтоб ты Граневича сегодня же выпустил. И дело против него прекратил.

Завидонов удивлённо вскинул глаза.

– Друг это мой, Завидоныч, – признался Клыш. – Добрый, честный и очень умный дурак. И за этого дурака я не только Башлыкова, но и всё отребье, что за него хлопочет, готов пересажать. Даже если потом самого уволят.

Завидонов усмехнулся.

– Выпущу, конечно, – согласился он. – Держать невиновного под стражей за фиктивную взятку себе дороже. А вот насчёт того, чтоб дело прекратить, – не всё так просто, Даниил. Во-первых, похоже, что сумма материального ущерба от аварии, что подписала комиссия, крепко занижена. Они просто подставили рубли. А это дефицитное импортное оборудование, приобретённое на валюту. А самое главное – пострадавшего ночью экстренно госпитализировали, – сотрясение мозга и с рукой что-то осложнённое – вплоть до ампутации. И тогда это авария на производстве, повлекшая за собой несчастный случай. И утверждаться должна Госгортехнадзором. Полагаю, что в ОКСе намеренно сфальсифицировали акт. Зам по безопасности подписал: то ли по невнимательности, а скорее за взятку. А главный инженер, доверившись своему заму, завизировал. В любом случае, для твоего сердобольного Граневича это обернётся должностной статьёй. Конечно, злоупотребление скорее не у него, а у членов комиссии. Но халатность, как ни крути, налицо – утвердил акт, не перепроверив.

У Клыша заходили желваки. Завидонов усмехнулся.

– Ладно, завтра – это завтра, сегодня – это сегодня. И сегодня же я его выпущу, – пообещал он. – Пусть пока бегает, собирает деньги на операцию.

В коридоре всё ещё метался Фрайерман. Увидел выходящих из кабинета следователей, подбежал:

– Ребята! Как же это у вас получается? Честнейший человек, мозг комбината, сидит, а негодяи-клеветники на свободе! Да развяжи им руки, и – за год-два всю махину развалят!

Завидонов позвонил через час: постановление об освобождении Граневича подписано и передано в СИЗО для немедленного исполнения. После этого Данька поехал в дом Шёлка, – от Фрайермана знал, что Светка, не зная, чем помочь, мечется, осатанелая, по знакомым.

Дом Шёлка в вечерних сумерках отходил ко сну. Лишь из темноты доносился шелест – то тёрлись друг о друга распустившиеся листья акации.

Но едва Данька зашёл в десятый подъезд, на него обрушился многоголосый ор. В предчувствии недоброго он