А Ирвин отплатил ей болью. Предательством. Изменой. В горле запершило, и слезы подступили к глазам. Не раскаяния: бессилия и отчаяния перед собственной глупостью. А он-то считал себя опытным и мудрым. Играл с Леди, с самого начала и до незавидного финала. Полагал себя существом высшей расы. Оказывается, наличие хорошо работающих мозгов влияет на превосходство куда больше, чем физические особенности тела. Да и с этими особенностями все обстояло неоднозначно.

Вин вспомнил их последнюю стычку в приватной гостиной в «Тыкве». Он не хотел ничего плохого. Не пытался угрожать, заломив руку и поставив Леди на колени. Не пытался принудить к чему-либо, повлиять на решение. Он только хотел дать понять, что теперь заслуживает внимания и отношения, как к равному. Но то, что сделала Леди потом… Ее движения были точными, собранными и очень быстрыми. Рука, мгновенно ставшая скользкой и непослушной, вырвалась из его хватки так скоро, что Вин даже не успел сообразить, что происходит. Леди вновь ощущалась хищником. Мощным, опасным зверем. Спокойным, уверенным в себе. Ее действия не были ни местью, ни наказанием: мастер только поставила ученика на место и напомнила о расстановке сил. Она совершенно точно не испытывала удовлетворения от его боли. Так собака кусает зарвавшегося щенка, напоминая, что не стоит проверять остроту зубов на тех, кто старше и сильнее.

Ирвин хотел равенства. Равенства ли? Пожалуй, нет. Изначально вампир ощущал себя мудрее, сильнее и опытнее наставницы. И ему несколько раз руками объяснили, что это не так. Но простая истина смогла завладеть его сознанием только теперь. Леди всегда относилась к нему, как к равному. Вин не мог вспомнить ни одного распоряжения, которое не подкрепилось бы адекватным объяснением, если ученик о том просил. Сейчас ему казалось вполне естественным ставить мастера в известность о своих планах. Признаваться в ошибках и просить прощения. Принимать превосходство Леди как бойца и тянуться за ней. Это не унижало. Потому что мастер его уважала, невзирая на ошибки и промахи. И искренне ценила их дружбу. Настолько искренне, что рискнула дружбой товарищей и репутацией среди коллег.

Когда Ами пришла к нему, следовало бы взять себя в руки, дождаться мастера и рассказать ей все. В очередной раз признаться в грехах и попросить прощения. Которое, несомненно, было бы даровано, так или иначе: у Леди просто не было выбора. Признай она предательство ученика публично, и ее собственная репутация легла бы в руинах. А убить Вина Леди бы не смогла, это он знал точно. Чувствовал. Но он избрал другой путь, продиктованный гордыней и страхом. И вынудил мастера похоронить и доверие, и собственный авторитет, и дружеские связи в профессиональных кругах. Она не смогла бы замолчать происшедшее: малейшая возможность того, что Вин оказался настоящим предателем, угрожала жизни ее друзей. Ирвин не сумел понять этого вовремя. И теперь будущее ничего хорошего не сулило. Если даже Леди не убьет его, то непременно прогонит: слово свое мастер привыкла держать. Да и вряд ли она сможет справиться с предательством ученика в тех обстоятельствах, что Вин для нее создал. А Ирвин не представлял себе жизнь без нее. Он готов был находиться рядом, на любых условиях, отлично понимая, что эта женщина принадлежать ему не будет никогда. Но продолжать влачить существование, не смея даже приблизиться к мастеру… Нет, такой жизни он не хотел.

Он предал ту, которую любил. Предал в своей душе, сделав выбор в пользу собственной гордыни. И, выходит, заслужил смерть не единожды.

Тем не менее, в душе Вина теплилась надежда. Она распустилась, как робкий первый цветок среди еще плотного, не желающего уступать своих прав снега. Зародилась тогда, когда Ирвин увидел, как плакала Леди. Если бы ей, действительно, было все равно, наемница не стала бы проливать слез. Боль, обида, разумеется, присутствовали, но за ними скрывалось что-то еще. Что-то, что давало Вину повод надеяться, что Леди сможет простить его еще раз. И, возможно, дать шанс исправить то, что он наворотил. Он тщательно обдумывал ситуацию, стараясь найти возможность искупить свою вину. Найти путь к восстановлению доверия мастера. Вампир отчаянно жалел, что не может поговорить с Санькой сейчас. Его совет был нужен, как никогда. Правда, Вин не был в курсе, как товарищ отнесся к его последней выходке, но примерно представлял себе, как следует объяснить свои мотивы, чтобы Саня понял.

Рука ныла, внося некоторое разнообразие в его одиночество. Крови отчаянно не хватало: то, что он получил, полакомившись Эльжбетой и её подручными, иссякло, позволив регенерации скорее творить свое дело. Боль усиливалась, она являлась расплатой за кости, сраставшиеся куда быстрее положенного. Повязку он давно размотал: нужды в ней уже не было. Ампулы с обезболивающим становились все привлекательнее. Время шло. Вин, измученный невеселыми раздумьями, закрыл глаза и забылся поверхностным, беспокойным сном.