должны были объединиться в рамках одной структуры при главенствующем положении Франции. Мечта не была ни неблагородной, ни невыполнимой. Британцы, которые больше, чем кто-либо другой, помешали ее осуществлению, также воспрепятствовали первому объединению, которое могло иметь место в Средиземноморье после падения Рима. Наполеон смотрел дальше, за пределы бассейна внутреннего моря. Он видел себя Цезарем новой империи, но ему также хотелось стать Александром. Кроме объединенного Средиземноморья, он пристально смотрел на Восток, как великий македонец, и этот аспект встревожил британцев сильнее, чем любой другой. Ограничь Наполеон свои действия Европой, возможно, англичане в конце концов, хотя и неохотно, смирились бы с новой империей, как fait accompli. Но терпеть угрозу Востоку они не желали.

В то время как Италия превратилась в набор республик по французской модели – даже папе пришлось отказаться от Папского государства и позволить создать в Риме республику, – взгляд Наполеона уже был устремлен на южные острова. Он видел их (как и в дни Древнего Рима) ступенями. А. Т. Махан в книге «Влияние морского господства на Французскую революцию и империю» описал политическое распределение средиземноморских островов в тот период. «Самые восточные – Ионические острова, протянувшиеся на юг от входа в Адриатическое море вдоль побережья Греции, от Корфу до Цериго (Китира), были в руках Венеции. Когда древняя республика в 1797 году пала перед политикой Бонапарта, острова перешли Франции, после чего стали передаваться из рук в руки. Процесс завершился в 1863 году их присоединением к Греции. Сицилия была частью Королевства обеих Сицилий. Она стала убежищем этой монархии от французов, а ее плодородием и превосходными портами пользовались британцы в течение всего наполеоновского периода. Мальта все еще была в руках рыцарей ордена Святого Иоанна… Сардиния дала свое имя королевству, важнейшей частью которого и по населению, и по значению оставался Пьемонт, а Турин – столицей. Среди волнений и потрясений того времени королевская семья, вытесненная с материка, нашла убежище на этом большом, захолустном острове… Балеарские острова были испанскими. Из крупных островов осталось назвать только Корсику. Это было недавнее приобретение Франции, полученное от Генуи в 1769 году, вопреки желанию населения, которое предпочло бы независимость…»

Частью британской политики того периода стала забота о том, чтобы Сицилия оставалась под контролем Бурбонов и была свободной от Франции. Остров предоставлял великолепные гавани кораблям королевского флота, а также поставлял овощи и злаки. Британцам было необходимо снабжать свой флот, пребывающий во враждебном окружении. Два мелких, но немаловажных результата англо-сицилийской связи того периода – появление нового вина и создание важного антицинготного напитка для моряков. Лишившись привычных поставщиков вина на континенте, хуже того, отрезанные от своего любимого портвейна из Порту, предприимчивые виноделы обосновались в западных регионах Сицилии. Местный виноград из региона Марсалы оказался вполне пригодным для вина, которое оставалось только подвергнуть креплению. Получалось вино, хотя и не похожее на любимый англичанами портвейн, но вполне их удовлетворившее. Кстати, некоторые виноделы так и остались на Сицилии, и их потомки живут там до сих пор. Марсала, древний Лилбей, главный порт карфагенян, стал свидетелем самого активного судоходства, военного и торгового, с III века до н. э.

Цинга, распространенное заболевание среди моряков, не имеющих возможности получить достаточное количество витамина С из овощей и фруктов, в прошлом была мало известна на Средиземном море. Дело в том, что галеры и другие суда прошлого редко отправлялись в очень длительные переходы. Они, как правило, регулярно заходили в порты, где получали хлеб, вино и другие запасы. Многомесячные переходы, которые должны были совершать крупные парусники, означали, что цинга непременно станет общей проблемой. Было известно, что болезнь вызывается отсутствием овощей и фруктов в еде. Англичане выяснили, что сицилийский лимон содержит все необходимые витамины, чтобы ее предотвратить. Spadaforese – толстокожие лимоны с острова Сицилия и их более мелкие разновидности – выдавливали и в сок добавляли 10 процентов алкоголя, без которого он не хранился. В 1867 году закон о торговом мореплавании постановил, чтобы каждый член команды, будь он дома или на судне, где овощи и фрукты были недоступны, получал одну унцию сока в день. Правда, к этому времени сок уже выжимали из ост-индских лаймов. В более поздние времена американцы прозвали англичан, пивших сок лайма, «лайми». Однако во время Наполеоновских войн здоровье британских моряков, проводивших в море по многу месяцев, зависело от сицилийского лимона. Это удачное наследие арабской оккупации острова помогло англичанам выстоять в борьбе с Францией – страной, откуда семью веками раньше пришли норманны, чтобы отбить Сицилию у арабов. Итак, путь Наполеону к плодородному острову преградили паруса, дубовые корпуса и пушки британского королевского флота. Тогда он обратил свой взор на юг и увидел Мальту, где тоже были отличные гавани, позволявшие флоту господствовать на море. Но прошло еще несколько лет, прежде чем он двинулся в этом направлении. В эти годы французам сопутствовал постоянный успех на суше, а на море британцы старались, как могли, их сдержать. В 1797 году стало ясно, что положение британцев на Средиземноморье стало шатким. Напряжение, связанное с содержанием трех флотов – на Средиземном море, в Гибралтаре и Португалии (которая была единственным союзником Британии в то время) и на западных подходах к Английскому каналу, – оказалось непосильным для материальных и людских ресурсов острова.

Адмирал Джон Джервис (позже граф Сент-Винсент) положил начало выводу кораблей в Гибралтар, самую важную британскую крепость в этом регионе, которую следовало удержать любой ценой, чтобы сохранить контроль над морскими воротами. Вскоре после этого Нельсон, к тому времени ставший адмиралом, в неудачной атаке на Тенерифе лишился правой руки до локтя, которую оторвало картечью. Он был уверен, что на этом его карьера окончена, впереди ждет только отставка, и больше никогда ему не командовать английским флотом против Франции, которую он страстно ненавидел. Любопытно, но Нельсон, по-видимому, не испытывал подобной ненависти, да и неприязни вообще, к своим испанским противникам. Напротив, он восхищался ими. Однако он ненавидел французов и все, за что они выступали. Их идеалы для его консервативного характера казались разрушением закона, порядка, приличий.

Он в это время написал письмо графу Сент-Винсенту: «Я стал обузой для друзей и бесполезным для моей страны… Когда я оставлю вашу эскадру, я умру для всего мира. Уйдя отсюда, стану невидимкой…» На это граф ответил: «Смертные не распоряжаются успехом. Вы и ваши товарищи его определенно заслужили высочайшим героизмом и настойчивостью». В тот момент никто из них не мог и подумать, что через год британцы снова вернуться на Средиземное море, не говоря уже о том,