жизнь. Он предложил дополнить повестку дня пленума анализом новейших тенденций мировой экономики и политики, увязав их с модернизацией программы и тактики Коминтерна. Среди тем, которые предлагались к обсуждению, была названа «количественная сторона стабилизации» и связанная с ней рационализация производства, в оценке которой мнения коммунистов расходились. Шла речь об изменении структуры и психологии рабочего класса, прежде всего за счет выходцев из деревни, об усилении политической роли профсоюзных организаций, о новых измерениях в применении тактики единого рабочего фронта и о многом другом[1167]. Каталог тем включал в себя даже «ошибки наших партий в прошедшем году», однако обсуждения на пленуме дождалась лишь малая толика бухаринских идей и предложений.

В запале внутрипартийного конфликта члены Политбюро ЦК ВКП(б) отодвинули на второй план «Пути мировой революции».

Второй том опубликованной стенограммы Седьмого пленума ИККИ

[Из открытых источников]

Седьмой пленум, давший ряд интересных импульсов для модернизации тактики коммунистов, так и не стал «прорывом к новым берегам». Победа твердокаменного догматизма над слабыми ростками теоретических новаций была предопределена конъюнктурными соображениями — пленум ИККИ в очередной раз стал ареной столкновения сталинско-бухаринской фракции и «объединенной оппозиции». Никто не хотел «подставляться» противнику, выдвигая свежие и нестандартные идеи. Как и ранее, главным инструментом полемики являлись ленинские цитаты, и битва велась лишь вокруг их ортодоксальной интерпретации.

Вряд ли Бухарину импонировала задача выступить сталинским приспешником на финальной стадии устранения сторонников Троцкого и Зиновьева. Она не доставляла особого удовольствия «любимцу партии», прекрасно знакомому с обеими лидерами и ценившему их публицистические и организаторские способности. Но на другой чаше весов находилась близость к новому вождю и утверждение в роли его равноправного партнера. При определении модуса поведения делегации ВКП(б) на Седьмом пленуме ИККИ ее бюро приняло решение о том, что «вопросы, не терпящие отлагательства, могут быть разрешаемы тт. Бухариным и Сталиным»[1168]. Наш герой исправно таскал каштаны из огня для своего партнера по «дуумвирату», не понимая, насколько временным и непрочным являлся его союз со Сталиным. Последний играл на самолюбии Бухарина, убеждая его в том, что «мы с тобой Гималаи, остальные — ничтожества»[1169].

На самом деле ситуация выглядела иначе. За исключением некоторых лично знакомых ему работников ИККИ и собственных учеников из так называемой бухаринской школы у нового лидера Коминтерна не было солидной опоры в этой организации. Он присматривался к молодежи, присланной компартиями, и обратил внимание на немца Рихарда Зорге, работавшего с начала 1925 года референтом информотдела. Его теоретические труды, посвященные анализу экономических взглядов Розы Люксембург и послевоенному возрождению германского империализма, отличались аналитической глубиной и уверенным владением статистическим материалом. Руководство информотдела ревниво следило за научной активностью Зорге (он печатался под псевдонимом Зонтер) и в конце концов избавилось от него.

Как часто случается в жизни, переход с места на место в аппарате ИККИ обернулся для немца продвижением в профессиональной карьере. В 1926 году он стал членом бюро секретариата ИККИ, сумев наладить оперативный контроль за выполнением решений его руководства. В ходе работы Седьмого пленума ИККИ он входил в состав политической комиссии, которую возглавляли Мануильский и Бухарин. Биограф Зорге справедливо полагает, что по своим теоретическим позициям и политическим симпатиям тот был близок последнему, согласовывал с ним свои политические проекты и аналитические записки[1170].

В большевистском руководстве Н. И. Бухарин отвечал за молодежную политику, курируя как советский комсомол, так и Коммунистический интернационал молодежи

Апрель 1925

[Иллюстрированный сатирический журнал «Комар». 1925. № 6]

Бухарин к середине 1920-х годов также нашел себя в новой сфере, отдавая львиную долю времени теоретической и пропагандистской работе, и не горел желанием брать в свои руки знамя мировой революции пролетариата. Генсек же мог опираться на лояльных себе функционеров из числа большевиков с дореволюционным опытом, которые по его инициативе несколько лет назад были направлены на работу в Исполком Коминтерна. Речь шла прежде всего о Пятницком и Мануильском. Через сталинский секретариат были подобраны и кадры «второго эшелона», занявшие ключевые посты в аппарате ИККИ: А. Л. Абрамов, Б. А. Васильев, А. С. Мартынов.

Этот состав активно пополнялся комсомольской молодежью. Так, 24 марта 1926 года членом Президиума ИККИ на правах представителя Коммунистического интернационала молодежи (КИМ) стал сталинский выдвиженец Виссарион (Бессо) Ломинадзе, отличавшийся непокорным нравом. Через полгода он уже окончательно закрепился в высшей лиге, перейдя на работу из Исполкома КИМ в руководящий аппарат Коминтерна. На первых порах генсеку импонировала горячность и бескомпромиссность молодого грузина, и он использовал его как орудие для дискредитации «старых вождей», ограничиваясь намеками и избегая в личной переписке прямых указаний. Причем речь шла не только о Зиновьеве — как опытный стратег, Сталин не упускал из виду и набиравшего политический вес в Коминтерне Бухарина.

Ломинадзе, закончивший только курсы Коммунистического университета, сразу же после перехода на работу в ИККИ вступил в конфликт с «бухаринской школой». Она объединяла молодых обществоведов, которые претендовали на развитие марксистской теории в условиях диктатуры пролетариата, фактически приспосабливая ее к конъюнктуре нэпа. Отстаивая собственное видение перспектив революционного процесса, несущее на себе отпечаток левацкого нетерпения, Ломинадзе неизбежно становился оппонентом такого подхода.

Летом 1926 года он докладывал Сталину, находившемуся на Кавказе, что вместе с руководителем КИМ Лазарем Шацкиным он поднял бунт против «правых ошибок» одного из бухаринских учеников — А. Н. Слепкова, который стал работать в коминтерновском отделе агитации и пропаганды. «Бухарин испугался, что у нас особая „стратегия“ на взрыв кружка. Сперва он выступил против нас очень резко. Мы хотели уйти. Потом он смягчил тон»[1171]. Ломинадзе торжественно сообщил генсеку, что конфликт улажен: мы пообещали больше не «бузить», а Бухарин — навести порядок в собственном «кружке». Однако в логике складывавшегося внутрипартийного режима на самом деле все было с точностью до наоборот. Не прошло и трех месяцев, как спор вновь вспыхнул на Седьмом пленуме Коминтерна.

Направленный в январе 1927 года в Берлин, Ломинадзе уже в своем первом донесении подчеркнул недовольство руководства КПГ осторожностью нового коминтерновского лидера. «На ЦК я прямо указывал на нетерпимость этой игры с именем Бухарина… Я, конечно, защищал целиком и полностью, забыв все споры в Москве, линию Бухарина на пленуме ИККИ по обоим вопросам и решительно протестовал против попыток провести между этими двумя линиями какую-нибудь черту»[1172]. Речь шла о спорах, развернувшихся на пленуме по вопросам, поставленным немецкими делегатами: об отношении к капиталистической рационализации и о том, должна ли коммунистическая партия поддерживать лозунг защиты отечества до