Шрифт:
Закладка:
Воспоминания о Брегиль скрасили дорогу, и Арахон не сразу понял, что уже пора слезать с телеги и подниматься в башню. Снова и снова возвращавшийся образ юной аданет заставлял мечтательно улыбаться, поэтому, оказавшись в комнате на верхнем этаже, воин не сразу заметил настроение своего вождя.
— Здравствуй, владыка Хадор, — кивнул он, переступив порог и всё так же думая не о том. — Знаю, что виноват в провальном походе, что подверг опасности людей, поэтому лишь скажу, что по-прежнему уверен — важны любые сведения, и я расширил карту пустыни. Я и двое моих соратников. Но никаких догадок о верном направлении поисков у меня нет. Я верно понимаю, что мы возобновим походы зимой, когда выпадет снег?
Сказав всё запланированное, Арахон посмотрел на своего вождя и едва не потерял дар речи — ожидая справедливого или не слишком гнева, осуждения, требования объяснений или извинений, воин не мог даже представить, что встретится с совершенно потухшим взглядом внезапно состарившегося человека, которого прежде боялся и превозносил, считал если не Айну, то кем-то сродни эльфам.
Помутневшие глаза вождя посмотрели на молодого соплеменника со скорбной мудростью и смирением.
— У нас новый приказ, — произнёс Хадор, зачем-то беря в руки свой легендарный шлем, до этого покоившийся на столе рядом с кубком и боевым кинжалом, которым нарезали хлеб. — Мы должны найти логово Моргота. Мы больше не станем ввязываться в битвы, не будем жечь селения и топить подземные мастерские. Только поиски. Но к ним нужно подготовиться, поэтому ближайший сбор состоится не ранее следующей осени, чтобы выйти в путь в зиму. Это значит, что у нас есть время на мирную жизнь. Его немного, Арахон. Воспользуйся и поживи. Жизнь проходит быстро! Тебе ведь уж три десятка миновало, а что ты повидал? Тьму эту проклятую, да орочьё вонючее.
Воину почудилось, будто его окатило ледяной водой. Всё это оказалось слишком неожиданным, а кроме того, молодой адан понятия не имел, как жить без «тьмы вонючей да орочья проклятого». Или наоборот? Впрочем, какая разница?
Решив, что девы способны исцелить нежной любовью даже последствия столь ужасного потрясения, Арахон выслушал вождя, коротко сообщившего о дальнейших планах и направился в свой «цветник». Там и покормят, и приласкают, и спать уложат. Что ещё нужно для счастья?
***
Брегиль чувствовала — надо действовать. Сейчас. Бросить все силы в самоубийственную атаку, и будь, что будет!
Лориан тоже поспешила навстречу своему мужчине, когда повозка с дровами и стальными жердями остановилась у госпиталя, и с неё спрыгнул золотоволосый красавец. Однако, увидев рвение соперницы, знахарка резко развернулась и медленно, завораживающей походкой направилась обратно в подземелье, демонстрируя, что у неё есть гордость и самолюбие.
«А у меня нет! — подумала дочь Брегора. — Зато я своего добьюсь, а ты потеряешь!»
И бросилась на шею Арахона.
— Я хочу попробовать натянуть на твой длинный носик ночной колпачок, — игриво произнесла она, осыпая лицо и шею воина поцелуями. — Научишь?
— Обязательно, любовь моя, — взгляд мужчины стал искренне влюблённым и восхищённым, Брегиль будто слышала несказанное губами: «Ты — моя единственная! Только ты в моём сердце! Ты — моя жизнь! Без тебя я умру!»
— Ты любишь меня? — девушка посмотрела в глаза мужчины.
— Люблю, — услышала она в ответ и впилась губами в лицо Арахона, словно желая высосать из кожи кровь.
Объятия стали жарче, тела прижались крепче.
Лориан не оборачивалась. Уходя прочь, она знала — неверный мужчина всё равно к ней вернётся, как возвращался всегда. Может быть, не пускать его на порог? Может, пора вспомнить о гордости не только напоказ перед всеми? Однако, думая, сколько времени и сил уже потрачено на эти изматывающие отношения, знахарка снова уверялась в желании отстоять своё, даже если это совсем не приносит счастья.
А пока можно напиться и поплакать на плече подруги. Той тоже есть, о чём погоревать. Вместе будет легче.
***
Тела двигались в такт, весь мир перестал существовать, поскольку осталось лишь одно стремление — достичь пика наслаждения. И плоть всячески помогала в этом: не ощущалась усталость ног, мышцы напрягались до дрожи, но без боли, всё становилось неважным, главное — удовольствие. Скорее, быстрее, сейчас!
— Ты любишь меня?
— Люблю.
Вопрос и ответ произносились снова и снова, слова звучали всё убедительнее.
— Люблю тебя!
— Я тоже!
— Люблю!
— Люблю.
Поцелуй прервал повторяющиеся признания, сладкое напряжение сорвало с губ протяжный стон. Пульсация и дрожь постепенно унялись, дыхание выровнялось, и Брегиль рассмотрела комнату в башне, в которую её привёл Арахон. Здесь время от времени спали караульные, поэтому из мебели была лишь небольшая жёсткая кровать, стол и два стула, у окна находился ящик, в углу — рукомойник. Судя по пыли, тут давно не появлялся тот, для кого важна чистота мебели и пола. Да, убрано, вещи не раскиданы, бельё стиранное. Было. Но вряд ли здесь часто бывала женщина, считавшая эту комнату своей.
Брегиль посмотрела на Арахона, снявшего с причинного места «колпачок» и теперь расслабленно развалившегося на узкой жёсткой постели, приперев любовницу к стене.
Прикинув, что рядом нет оружия, к тому же слишком многие видели, как разведчик и помощница знахарок уединялись, Брегиль собралась с духом.
— Ты не знал, что я — дочь фиримарского вождя Брегора, сына Боромира?
Вопрос заставил Арахона приподняться и посмотреть с недоверием.
— Не знал, да?
— Не знал.
— Понимаешь, — Брегиль заулыбалась, принялась гладить подрагивающей рукой влажные волосы воина, — все знают о наших отношениях. Мы обязаны пожениться. Моего отца называют Свирепым, и это заслуженное прозвание, а не лесть.
— Но зачем тебе такой муж, как я? — попытался спасти положение Арахон.
— Я люблю тебя, — безапелляционно произнесла девушка. — А ты любишь меня. Ты сам это сказал.
***
Гномий шатёр пропах элем, куревом и жареным мясом с пряными травами. По мере опьянения участников застолья, разговоры становились громче и откровеннее, бородачи то и дело запевали песни, приглашали дев на танцы.
— Синеглазый в поле василёк, — поглядывая на заглянувшего на огонёк Арахона, подмигивая ему, щебетала под дудочку рыжая гномиха, — в
