Шрифт:
Закладка:
«Неужели мы будем и дальше мириться с тем, что уже семь столетий наш народ прозябает в невежестве? — спрашивал своих читателей Марко. — Неужели Ронда окончательно превратилась в рай для дураков? Всякий, кто хоть раз побывал за границей, знает, что реальный мир не здесь, а там, — мир смелых свершений, мир прогресса. Слишком долго рондийцев кормили лживыми сказками. Наша хваленая уникальность только в том, что мы нация безмозглых идиотов, и все просвещенное человечество нас презирает».
Кому понравится, если его назовут дураком? Насмешка порождает стыд и растерянность. Молодые люди, даже самые способные и образованные, вдруг почувствовали себя неуверенно. То, чем они занимались — независимо от рода деятельности, — вдруг показалось им лишенным смысла.
«Тот, кто давит виноград босыми ногами, попирает собственное достоинство, — проповедовал Марко. — Тот, кто копает землю лопатой, роет свою собственную могилу».
Как видите, он был отчасти поэт и довольно искусно выворачивал наизнанку прекраснодушную философию Ольдо, подменяя ее самыми уничижительными фразами.
«Доколе мы, молодые и сильные, будем мириться с системой, которая отнимает у нас все то, что принадлежит нам по праву? — гневно спрашивал он. — Мы могли бы быть нацией победителей, а мы нация рабов. Вместо того чтобы вести за собой, мы сами покорно идем на поводу. Обладай мы тайной бессмертия, мы могли бы править миром, но секретная химическая формула в руках одного афериста».
Эту публикацию Марко приурочил к ежегодному национальному Празднику весны, постаравшись, чтобы его газета попала в каждый дом, в каждую семью, после чего у жителей сомнений не осталось: в их маленьком мире назрели большие перемены.
— Доля правды тут есть, — говорил один сосед другому. — Мы чересчур покладисты. Испокон веку привыкли, что все решается за нас.
— Читала, что пишут в газете? — говорила одна подруга другой. — Если живую воду разделить на всех, мы тоже не будем стареть! Воды в источниках столько, что с лихвой хватит на всех женщин в Ронде.
И хотя до прямых нападок на эрцгерцога пока не доходило, подспудное недовольство усиливалось; народ все больше убеждался, что его дурят и принижают — на посмешище всему свету. Впервые за много столетий Праздник весны прошел без привычного всеобщего веселья.
«Вместо того чтобы заниматься бесполезным сбором цветов в угоду отживающему поколению, по прихоти снедаемого тщеславием себялюбца, — писал Марко, — лучше бы трудящиеся массы рондийцев занялись переработкой цветочного сырья для собственного блага, для собственной выгоды. Природные ресурсы нужно грамотно осваивать и экспортировать, нужно поставить их на службу нашей родине и всему человечеству».
В его словах была своя логика. Только подумать, шептались люди, сколько добра пропадает зря: сколько ценных цветов, сколько живой воды!.. Сколько непойманной рыбы уносит Рондаквивир в открытое море, а между тем эта рыба могла бы снабдить сырьем корсетные фабрики и придать достойный вид фигурам наших женщин! Над их дремучей отсталостью, говорилось в газете, несомненно потешается весь цивилизованный мир.
В тот вечер, впервые за всю историю Ронды, выход эрцгерцога был встречен растерянным молчанием.
— Кто дал ему право, — буркнул себе под нос какой-то юноша, — помыкать нами? Он такой же человек, из плоти и крови. Чем он лучше нас? Легко быть молодым, если знаешь тайну эликсира!
— А еще говорят, — шепнула стоявшая рядом девушка, — будто он знает и другие тайны. Там у них, во дворце, тайна на тайне. Знают не только как продлить молодость, но и как удержать любовь.
Так с легкой руки Марко и Грандоса родилась зависть, и заезжие иностранцы стали замечать новые черточки в поведении и характере местных жителей — нетерпеливость и раздражительность, так плохо вязавшиеся с их располагающей внешностью. Вместо того чтобы с простодушным удовольствием демонстрировать чужестранцам национальные обычаи и традиции, они принялись ни с того ни с сего извиняться за собственное несовершенство. Прежде за ними такого не водилось. Все чаще звучали заимствованные слова — «порабощенные», «отсталые», «неразвитые»; рондийцы применяли их к себе, смущенно пожимая плечами. А не слишком тактичные туристы подливали масла в огонь больного самолюбия, именуя местных жителей «колоритными» и «самобытными».
— Дайте мне год, — по слухам, заявлял Марко, — ровно год, и я разделаюсь с правящей династией с помощью одних только издевок и насмешек.
Грандоса этот расклад более чем устраивал. За год он рассчитывал подписать со всеми промышлявшими на Рондаквивире рыбаками контракт на поставку рыбьих хребтов и рыбьего жира, так чтобы ни одна попавшая в их сети рыбина не проплыла бы мимо; за тот же срок все сборщики цветов в возрасте до семнадцати лет подрядились бы снабжать его сырьем из цветков ровлвулы — источником эссенции для духов, которые он мог бы экспортировать в Соединенные Штаты. И тогда они вдвоем, журналист и промышленник, стали бы вершить судьбы рондийского народа.
— Но запомни, — сказал Грандос, — наша сила в единстве, порознь нам не устоять. Начнешь меня разоблачать в своей газете — я найду покупателя за границей и выгодно продам свое дело. Хозяйничать в стране будут иностранцы, и Европа проглотит Ронду с потрохами. Твоему всесилью конец.
— А ты вот что заруби себе на носу, — ответил партнеру Марко. — Если вздумаешь пойти против моей политической линии и перестанешь делиться прибылью от рыбы и косметики, я натравлю на тебя всю молодежь республики.
— Республики? — переспросил Грандос, вскинув брови.
— Республики, — кивнул Марко.
— Монархия существует в стране семь веков, — попробовал возразить Грандос.
— Я покончу с ней за семь дней.
Документального подтверждения их разговора в анналах революции не сохранилось, но согласно легенде дело обстояло именно так.
— А как быть с эрцгерцогом? — задумчиво произнес Грандос. — Как поступим с «бессмертным»?
— Так же, как поступают с цветами ровлвулы, — мрачно ответил Марко. — Порвем в клочки.
— Он может улизнуть, — предположил Грандос. — Сбежит за границу, пристроится на этот идиотский лайнер, куда собрали всех бывших монархов.
— Ну нет, наш эрцгерцог не таков, — успокоил друга Марко. — Ты плохо помнишь отечественную историю. Адепты вечной молодости всегда готовы пожертвовать собой.
— Это не более чем миф, — отмахнулся Грандос.
— Верно, — согласился Марко. — Но в основе мифов по большей части лежат исторические факты.
— В таком случае, — заметил Грандос, — никто из членов правящей семьи не должен остаться в живых. Оставишь хотя бы одного — и возникнет движение за реставрацию.
— Нет, одного как раз надо оставить, — возразил Марко. — Не как объект поклонения, на этот счет можешь быть спокоен, а как живое пугало. Пора научить рондийцев отрекаться от своих кумиров.
