ком. Как писал некий иностранный журналист, один только взгляд на эрцгерцога Ронды пробуждал в человеке подспудный верноподданнический инстинкт, чреватый опасными последствиями: подобные порывы, заключал он, лучше душить в зародыше.

Те, кому посчастливилось занять места поближе к дворцу, оказывались в круге света и могли разглядеть все в подробностях. Едва ли не самым удивительным в этом ежевечернем ритуале была его абсолютная неизменность: из вечера в вечер, в одно и то же время, все повторялось, отрепетированное до мелочей. Вблизи эрцгерцог был необычайно хорош: ведь с ним пребывала красота вечной молодости. Он стоял очень прямо, положив руки на эфес парадной шпаги, и от вида его фигуры, озаренной лучами подсветки, у зрителей захватывало дух, хотя насмешники не упускали случая напомнить окружающим, что эрцгерцогу уже за девяносто и свои ежевечерние представления он устраивал задолго до рождения многих из тех, кто им сейчас любуется, — злопыхательств попросту никто не слушал. Каждое публичное появление эрцгерцога как бы воскрешало того самого первого правителя, который явился народу Ронды после великого потопа. Это случилось давно, еще в Средние века: в тот год Рондаквивир вырвался из берегов — страшное наводнение унесло три четверти рондийцев, и казалось, бедам не будет конца, как вдруг, согласно рондийским летописям, свершилось чудо: «Воды сами собой ушли под землю, но горные источники не иссякли, и тогда явился людям царственный отрок, и нес он в руках чашу бессмертия, и стал он владеть ими и править».

Современные историки, разумеется, считают все это полнейшей чепухой и утверждают, что первый эрцгерцог был никакой не чудотворец, а самый обыкновенный пастух с задатками лидера; немногие уцелевшие в наводнении люди, измученные и отчаявшиеся, слепо ему поверили и беспрекословно за ним пошли. Как бы там ни было, древние предания на редкость живучи, и даже теперь, когда Ронда уже много лет именует себя республикой, рондийцы старшего поколения свято чтят образки, которые покойный эрцгерцог успел собственноручно благословить — до того как революционеры повесили его за ноги на дворцовой площади. Однако не будем забегать вперед…

В Ронде, как вы уже поняли, все служило удовольствию, исцелению тела и умиротворению духа. Там каждый обретал все, о чем мечтал. О рондийских женщинах написаны целые тома. Они — не знаю, как сейчас, но раньше были пугливы, как белки, стройны, как газели, и грациозны, как этрусские статуэтки. Ни одному приезжему не удалось вывезти из Ронды жену (браки с иностранцами запрещались), но любовные истории время от времени имели место, и те, кто не нарвался на решительный отказ и не пал от руки ревнивого отца, мужа или брата, по возвращении в свой просвещенный край клялись, что им вовек не забыть страстных объятий рондийской женщины и ее упоительных ласк.

Религии как таковой в Ронде не было, если под религией понимать некие догмы и наличие официальной церкви. Рондийцы верили в целебную воду источников и в хранимую эрцгерцогом тайну вечной молодости, но ни храмов, ни алтарей, ни первосвященников они не знали; как не знали, представьте, и слова «Бог» — в рондийском языке, звучавшем как смесь французского с греческим, само это понятие отсутствовало.

Теперь, увы, все преобразилось до неузнаваемости. После того как Ронда провозгласила себя республикой, в разговорную речь проникли всевозможные западные словечки вроде «уик-энда» и «кока-колы». Запрет на браки с иностранцами отменили; ныне рондийских девушек можно встретить на Бродвее и Пикадилли, и они мало чем отличаются от других девиц. Канули в небытие и такие традиционные рондийские забавы эпохи эрцгерцогов, как ловля рыбы острогой, прыжки через водопады и пляски на снегу. Единственное, что сохранилось в первозданном виде, — это природный ландшафт: величавая гора и полноводная река. Ну и конечно же свет — прозрачный, лучезарный, не затмеваемый тучами, нетускнеющий свет, сравнить который можно разве что с блеском чистейшего аквамарина. Свет Ронды долго виден из иллюминатора взлетающего самолета — аэропорт там построили сразу после революции, — виден, пока самолет набирает высоту, и много позже, когда граница давно осталась позади.

Даже в наши дни, когда страну не узнать, туристу не хочется с ней расставаться. Вот он в последний раз потягивает рюмочку рицо — сладкого, обманчиво мягкого местного ликера, вдыхает дурманящий запах цветов ровлвулы — их золотыми лепестками в конце лета усыпаны все улицы, — машет рукой загорелой купальщице, резвящейся в водах Рондаквивира; и вот он уже стоит в аэропорту, в безликом зале ожидания. Еще немного — и он улетит к себе на запад или на восток, вернется к своим обязанностям, продолжит трудиться на благо ближних; еще немного — и он покинет край неутолимых желаний, распрощается с Рондой…

Пожалуй, наиболее гнетущее впечатление на посетителей современной столицы — помимо дворца, в котором, как я уже говорил, устроили музей, — производит последняя оставшаяся в живых представительница монаршей династии. Здесь ее по старинке все еще титулуют эрцгерцогиней. Почему с ней не расправились, почему не пустили в расход вместе с братом, узнаем ниже. Эрцгерцогиня хранит секрет вечной молодости — она единственная из семьи, не считая самого правящего эрцгерцога, была допущена к тайному знанию. Ее брат перед лицом неминуемой гибели передал ей заветную формулу. Она не доверила ее никому и скорее всего унесет с собой в могилу. Новые власти перепробовали все мыслимые и немыслимые способы, чтобы выведать у нее вожделенный секрет: тюремное заключение, пытки, ссылку, а также новомодные методы психического и психологического воздействия — «сыворотку правды» и промывку мозгов; но все напрасно: формулу эликсира молодости мир от нее не узнал.

Эрцгерцогине теперь, вероятно, за восемьдесят, и в последние месяцы она сильно сдала. Врачи считают, что она вряд ли доживет до весны. Хотя порода — упрямая вещь: эрцгерцогиня еще может посрамить пессимистов. Она по-прежнему самая красивая девушка во всей республике, и слово «девушка» я употребляю совершенно осознанно: несмотря на почтенный возраст, эрцгерцогиня сохранила внешность и повадки юной, прелестной девушки. Золотые волосы, лучистые глаза, грациозность и милая обходительность — все, что так пленяло в ней современников, давно простившихся с жизнью (по большей части зарезанных в Ночь Длинных Ножей), — все это осталось при ней. Она и теперь станцует для вас под аккомпанемент старинных народных мелодий, если вы бросите ей рондип — монету достоинством в доллар. Но для тех из нас, кто помнит ее лучшие времена, помнит, как любил ее народ, — не просто любил, боготворил! — помнит, как она покровительствовала искусствам, помнит про ее трогательный роман с кузеном, графом Антоном, роман, которому подъем революционных настроений помешал завершиться счастливым браком, —