Франки, усугубляет и без того давящую тяжесть жизни. Чего стоит одна эта проклятая верфь, на которую он возлагал столько надежд. Ее достроили, да, но отсутствие государственных заказов, уменьшение субсидий и забастовки выбивают почву из-под ног. В конце концов он вынужден был уступить свои акции Общества судостроительной верфи, доков и механических заводов Сицилии генуэзцу Аттилио Одеро, владельцу верфей в районах Сестри-Поненте и Фоче в Генуе. И даже после этого он не смог выплатить долги – в частности, те два миллиона, которые должен Итальянскому коммерческому банку именно за верфь, – так что пришлось уволить рабочих и служащих и на верфи, и в «Оретеа». Дошло даже до того, что он просил, чтобы ему вернули какие-то долги… он, которого раньше никогда не заботили такие мелочи.

На политическом фронте ситуация была еще хуже: Джолитти имел большое влияние, даже слишком большое, и преследовал интересы, шедшие вразрез с интересами Юга Италии и «Генерального пароходства». Очень скоро нужно будет обсуждать продление морских концессий, а это как тяжелый подъем в гору в окружении врагов, таких, например, как Эразмо Пьяджо, который на поверку оказался низким корыстолюбцем, как и все прочие. Иньяцио вынудил его уволиться, и тот ушел, хлопнув дверью, поклявшись, что заставит его заплатить за свое высокомерие. Почти так же, как Лагана.

И еще винодельня…

При этой мысли спина напрягается, во рту становится сухо. Сидящий рядом с ним Ромуальдо поворачивается в его сторону. Слишком уж он его хорошо знает, чтобы не заметить его плохого настроения.

– Что с тобой? – спрашивает он.

– Неприятности, – отвечает Иньяцио и пожимает плечами.

Но Ромуальдо не удовлетворяет его ответ, сказанный таким тоном. Он хватает Иньяцио за руку, ведет к выходу с трибун, где потише. Они знакомы с детства, можно обойтись без церемоний.

– Какие? – спрашивает он.

– Винодельня, – вздохает Иньяцио и кидает на друга взгляд, полный огорчения, сожаления и стыда.

Мрачные мысли уже несколько дней не дают ему покоя, с середины апреля, если говорить точно, когда ему пришлось подписать передачу фирменной марки со львом.

Винодельня была одним из первых семейных предприятий, основанная тем его дедом, который умер, когда он появился на свет. Отец никогда не довел бы дело до такого состояния. Вот уже пятнадцать лет, как его нет, но Иньяцио отчетливо слышит слова упрека и разочарования, которыми отец осыпал бы его, чувствует на себе укоризненный взгляд, которым он пригвоздил бы его к позорному столбу. Отец никогда не испытывал бы недостатка ни в деньгах, ни в уважении, ни в почтении.

У отца никогда бы не запросили «бóльших гарантий».

– Винодельня? Что это значит? – удивленно спрашивает Ромуальдо.

– Когда-то я подписал договор о продаже недвижимости винодельни и других построек Марсалы и создал «Флорио и Ко°» с несколькими компаньонами, Итальянское акционерное винодельческое общество, чтобы выручить немного денег, распределить издержки и чуть-чуть выдохнуть. Ты же помнишь? Так вот, в прошлом месяце я продал помещения в Алькамо, Балестрате и Кастелламаре, в том числе для производства коньяка, все равно они стоят впустую. – Иньяцио делает паузу, облизывает губы. – Нам не принадлежит там больше ни один кирпич, только акции. И несмотря на это, проценты по займам съедают меня заживо. Заживо!

Ромуальдо невольно замечает на лице друга глубокие морщины, которых никогда не видел прежде.

– Я думал, ты все еще собственник винодельни, но оказывается…

– Нет, нет. Я им все отдал, кроме завода в Марсале, который я сдавал в аренду. А теперь я лишился и этого. Оставил себе только небольшое здание и готовую для продажи марсалу. – Иньяцио вздыхает. – Мне нужны деньги. Деньги и время. Знаешь, что случилось вчера? Я получил письмо от «Фекаротты» с просьбой поторопиться с платежом. И это уже второе письмо. Я поверить не мог.

– «Фекаротта»? Ты купил ей кольцо? – спрашивает Ромуальдо, указывая подбородком в сторону Франки.

Иньяцио мотает головой:

– Нет. Биче, – шепчет он и отводит глаза. – Эта женщина сводит меня с ума.

Биче. Беатриче Таска ди Куто.

Ромуальдо цедит ругательство сквозь зубы.

– С Таска ди Куто опасно иметь дело. Позволь тебе это сказать, я сам женат на одной из них, – твердо говорит он. – Дружище, что ты можешь поделать, если тебе приходится всех содержать? Винодельческое общество дало тебе передышку, но, конечно, тебе пришлось идти на компромиссы… Разве ты виноват, что винный рынок в таком плачевном состоянии? – Он кладет свою руку на руку друга. – Сначала филлоксера, потом кризис, акцизы на алкоголь…

– Это был удар под дых. Они многие годы пытались ввести акциз на ликерные вина в Риме, и вот им это удалось! – От досады Иньяцио хлопает рукой по перилам. – Я искал новые пути… несколько лет назад с коньяком, потом со столовыми винами, и ничего. Теперь, получается, и с марсалой проблемы: слишком, видите ли, крепкая. А ведь врачи советуют ее как тонизирующее средство… – Он резко встряхивает головой, трет ладонью висок, коротко дышит. Его охватывает гнев, простое чувство, которому стоит лишь выплеснуться, и оно исчезает. Гнев не подпитывается идеями и мыслями. Как обычно, Иньяцио принимает, заключает его в объятия, присваивает себе. – И Англо-сицилийской серной компании больше нет. Не то чтобы мы там много зарабатывали, но сам принцип, понимаешь? Американцы научились добывать у себя серу по-новому, что означает конец нашему экспорту в Соединенные Штаты. И готов поспорить, скоро они начнут продавать свою продукцию и в Европу, значит, прощай и торговля с Францией. Все дела, совершенно все терпят фиаско! Понимаешь?

– Надо полагать, – соглашается Ромуальдо.

Они какое-то время молчат. Иньяцио заговаривает первым, медленно, с трудом складывая слова в предложения:

– Ладно сера, сера меня всегда мало волновала. Но винодельня… Винченцо тоже поставил свою подпись, хотя не знаю, понял ли он… У него на уме одни развлечения. – Иньяцио фыркает. – А вместе с заводом мы потеряли и марку вина со львом. Все, все теперь принадлежит им… Нам остались только… – Он делает выразительный жест.

Жалкие крохи.

Ромуальдо смотрит на Иньяцио круглыми глазами, не веря своим ушам. Не знает, что сказать. Конечно, забота о доме Флорио целиком и полностью лежала на плечах друга, с того самого времени, когда он в двадцать с небольшим возглавил дело. Иньяцио работал, не жалея сил, даже если иной раз ввязывался в предприятия, не понимая точно, куда они его заведут. А Винченцо, он же ребенок, который играет в машинки. Что он знает об ответственности и о непростых решениях, которые приходится принимать? Но… дом Флорио без винодельни? Без марсалы? Ромуальдо трудно в это поверить.

– Мы с тобой об этом не говорили… То