Шрифт:
Закладка:
В последние месяцы я часто задумываюсь, кто я. Дженнифер? Или Дженнифер, внучка Амона Гёта? Что из этого — моя жизнь?
Я не могу сунуть историю деда в выдвижной ящик, запереть его и сказать: «Ну всё, меня это больше не касается». Это было бы предательством его жертв.
К памятнику в Плашове я пришла как на могилу. За могилами следят, сюда возвращаются и чтят память ушедших.
Когда человек умирает, на похороны идти не обязательно. Попрощаться можно и внутри себя. Впрочем, посещение этой могилы для меня наполнено смыслом. Это важный ритуал, и я хочу исполнить его. Хочу отдать дань уважения жертвам своего деда — и сделать это осознанно, чтобы никогда не забыть.
Медленно кладу цветы. Сажусь на траву. И только теперь замечаю, что вокруг памятника собрались люди. По траве бегают дети — школьники из Израиля. Я вслушиваюсь. Слова знакомые.
Памятник жертвам лагеря Плашов. «Люди с вырванными сердцами»{8}
Глава 3. Жена коменданта: Рут Ирен Кальдер, моя бабушка
Прекрасное было время.
Мой Гёт был королем, а я его королевой.
Кому бы такое не понравилось?
Что знала моя бабушка?
До посещения виллы я была уверена, что бабушка многого просто не понимала.
Перед поездкой в Краков я представляла виллу шикарным домом с огромными угодьями. По моим представлениям, дом находился далеко от лагеря и был огромным, так бабушка могла бы не слышать ни выстрелов, ни криков горничной, которую избивал дед.
Все оказалось не так. Бабушка находилась в эпицентре событий. Небольшая вилла стояла впритык к лагерю.
Неужели бабушка не только ослепла от любви, но и оглохла?
Что случилось с ее состраданием? В паре сотен метров от нее гибли люди, а она устраивала празднества с Амоном Гётом.
Дед умер давно, но бабушку я застала. В детстве она была самым близким мне человеком. Не так уж много было нужно, чтобы прикипеть душой: бабушка относилась ко мне благожелательно, этого оказалось вполне достаточно.
Она излучала доброту. Когда я ее вспоминаю, меня охватывают знакомые приятные чувства.
И вдруг из книги, посвященной матери, я узнаю о бабушке такое, что совершенно не сочетается с ее образом в моей голове.
Не будь этого, одно лишь знание о кровных узах с Амоном Гётом, возможно, не выбило бы меня из колеи. Я бы видела в нем историческую личность и смогла бы дистанцироваться. Да, он мой дед, но он никогда не водил меня в детский сад и не держал за руку. Это делала бабушка.
Она мне родная, поэтому я не в силах заменить кошмарный образ Амона Гёта каким-то неопределенным пятном, оставшимся в истории.
Потомков национал-социалистов иногда разделяют на тех, кто лично знал родственников, и тех, кто не застал их в живых. Некоторые исследователи приходят к выводу: тот, кто лично не был знаком с предком-нацистом, не так сильно страдает по поводу происхождения. Однако исследователи забывают, что потомок, как правило, окружен людьми, которые когда-то этого нациста любили. Ныне живущие становятся связующей нитью между нами и умершими.
Моей матери было десять месяцев, когда Амона Гёта повесили. Из книги ясно, что она из-за отца очень страдала, поскольку была связана с ним так же, как и я, через Рут Ирен, свою мать и мою бабушку. Через женщину, которая до последних дней держала фотографию Амона Гёта у изголовья кровати. «Он был главным мужчиной в моей жизни», — говорила она. Почему она была с ним заодно?
Я сижу в большом междугородном автобусе, он забит людьми, но разговоров не слышно. По краям дороги стоят низкие домики, деревушки становятся все мельче. Асфальт мокрый, недавно опять шел дождь. Хоть бы небо наконец прояснилось! Там, куда я еду, и так всегда мрачно.
Это мой второй и последний день в Польше. Я еду в Освенцим. От Кракова он всего в часе езды. Я там никогда не была, несмотря на то, что Освенцим считается главным символом Холокоста. Читать о нем и быть там — огромная разница. Амон Гёт отправил в газовые камеры Освенцима тысячи заключенных из Плашова. Обсуждал ли он подобное с моей бабушкой? Вряд ли, но она не могла этого не знать.
Чем сильнее я пытаюсь ее понять и разобраться, какой же она была на самом деле, тем тяжелее становится сохранять объективность.
* * *
Рут Ирен Кальдер, впоследствии Рут Ирен Гёт, бабушка Дженнифер Тиге, познакомилась с Амоном Гётом, когда ей было 25 лет. Она родилась в провинции Верхняя Силезия, в городе Гливице[11]. Ее отец руководил автошколой и был членом НСДАП. В Эссене Рут Ирен ходила в театральную школу, получила диплом косметолога. Тогда же у нее случился короткий роман с мужчиной старше нее. Забеременев, она сделала аборт.
В Кракове Рут Ирен устроилась секретаршей в вермахт. Как пишет Йоханнес Захсленер, у нее сложилась репутация молодой женщины, которая «не прочь поразвлечься с мужчинами в форме». Подружившись с предпринимателем Оскаром Шиндлером, Рут Ирен выполняла для него небольшие поручения. Однажды весенним вечером 1943 года Шиндлер взял ее с собой на ужин к Амону Гёту.
В интервью и беседах с дочерью Рут Ирен говорила, что в первую встречу с комендантом концлагеря между ними вспыхнула любовь с первого взгляда. В ее глазах Амон Гёт был большим и сильным — «настоящей мечтой любой секретарши», обладателем хорошего чувства юмора, интеллигентным и начитанным «мужчиной… наподобие Кларка Гейбла в роли Ретта Батлера в „Унесенных ветром“».
В 1975 году Рут Ирен призналась Тому Сегеву, что ей поручили флиртовать с Амоном Гётом. Оскар Шиндлер, которому нужны были работники из лагеря Гёта, надеялся таким образом укрепить отношения с комендантом лагеря. «Поскольку секретаршей я была прехорошенькой, главной задачей стало завоевать его сердце. Тогда он и дальше поставлял бы нам рабочую силу. Евреев мы получали только через него, ведь он был комендантом».
Темноволосая девушка с изящной фигурой сразу нашла с Амоном Гётом общий язык. Рут Ирен вспоминала, как они быстро перешли на «ты» и как на прощание Гёт сказал: «Я тебе позвоню». Прошло несколько дней, Гёт так и не объявился. Тогда Рут Ирен Кальдер сама
