Амон Гёт и Оскар Шиндлер, комендант и фабрикант, хорошо друг друга понимали. Оскару Шиндлеру нужны были дешевые рабочие, и тут он зависел от благосклонности Амона Гёта, которого называл Мони и которому дарил подарки и подсовывал красивых женщин. Одной из них стала Рут Ирен Кальдер, впоследствии верная спутница Гёта.

Хелен Розенцвейг говорила, что Амон Гёт считал Шиндлера лучшим другом. Ей тоже так казалось. При этом Шиндлер не раз обещал ее спасти. «Потом он надевал коричневую нацистскую униформу и они с Гётом устраивали жуткие оргии». Были и другие фабриканты, которые помогали рабочим-евреям и зависели от милости Гёта. Тем не менее они в пиршествах не участвовали. Хелен заявила: «Шиндлер пересек границу, которую пересекать не следовало». Несмотря ни на что, она все-таки считала его положительной фигурой: «Амон Гёт и Оскар Шиндлер. Оба наделены властью. Один с помощью власти убивал, а другой — спасал. Вот доказательство того, что выбор есть у каждого».

На этом же противопоставлении Стивен Спилберг выстроил «Список Шиндлера»: Амон Гёт словно злой брат-близнец Оскара Шиндлера. Они выглядят так, будто сделаны из одного теста, но их поступки не сравнимы друг с другом.

Гёт позволил Шиндлеру нанимать на фабрику заключенных Плашова. Для рабочих фабрики по производству эмалированной посуды даже построили отдельные бараки на ее территории. Там условия были гораздо лучше, чем в Плашове.

Стенографист Амона Гёта Метек Пемпер тайно встречался с Оскаром Шиндлером — и очень скоро увидел в нем спасителя. «Никому, кроме Шиндлера, не было до нас дела», — вспоминал он позднее.

Лагерь Плашов был создан как трудовой лагерь. Когда осенью 1943 года в СС распорядились переформировать трудовые лагеря в концентрационные, начали ликвидировать лагеря, где не производились товары, «имевшие военное значение или решающие для победы». Заключенных уничтожали.

Метеку Пемперу пришел в голову план добиться официального признания Плашова концлагерем. «Концлагеря в любом случае должны были сохраниться до конца войны», — считал Пемпер. Оскар Шиндлер заявил, что cможет производить не только кастрюли и ковши, но и детали гранат. Амон Гёт тоже хотел сохранить лагерь. Он предоставил начальству подготовленные Пемпером списки якобы произведенных товаров, ценных для войны. С января 1944 года Плашов официально считался концлагерем. Узников заново зарегистрировали, им выдали другую одежду. С появлением новых надзирателей Амона Гёта стали сильнее контролировать. Ему теперь требовалось получить из Берлина письменное разрешение, чтобы он мог мучить заключенных. «В документе было прописано определенное количество ударов плетью по обнаженным ягодицам» — такой пример пыточной бюрократии приводит Пемпер. В лагерь намного чаще стала наведываться инспекция.

Амон Гёт ездил в другие концлагеря и возвращался с новыми идеями, которые больше не мог воплотить в жизнь, — например, делать заключенным татуировки или устроить бордель для особо старательных обитателей лагеря.

В середине 1944 года встал вопрос о ликвидации лагеря Плашов. Войска вермахта отступали, Польшу отвоевывала Красная армия. Летом 1944 года спецподразделения СС провели в Плашове так называемую операцию эксгумации. Хотели замести следы: вскрыть массовые захоронения с жертвами чистки краковского гетто и другими убитыми, сжечь трупы. Всю неделю в лагере стоял нестерпимый запах, прах вывозили грузовиками.

Как сообщала Эмилия Шиндлер, в августе 1944 года Оскар забеспокоился о своих рабочих, поскольку Амон Гёт распорядился распустить Плашов, а всех заключенных отправить в Освенцим.

В те годы Оскару Шиндлеру принадлежал военный завод в Брюнлице, неподалеку от его родного города Цвиттау. Туда, в безопасное место, он и хотел перевезти рабочих. Эмилия Шиндлер рассказывала, что ее муж заваливал Гёта щедрыми подарками. Им удалось достичь «компромисса»: Гёт помогал Шиндлеру перевезти «его евреев» в Брюнлиц, а Шиндлер помогал Гёту сбросить часть балласта. В конце концов, на перевозку «евреев Шиндлера» в Брюнлиц согласились и высокопоставленные члены СС.

В список тех, кому позволили выжить, попали примерно восемьсот мужчин и триста женщин. До сих пор не ясно, по каким критериям отбирали людей. Есть свидетельства, что был подкуплен заключенный Марсель Гольдберг: в итоге он поменял несколько фамилий в списке.

После войны Оскар Шиндлер остался ни с чем. Бывшие узники концлагеря, обязанные ему жизнью, поддерживали его финансово. За спасение свыше тысячи евреев Шиндлер был удостоен награды израильского мемориала памяти жертв Холокоста «Яд ва-Шем». В 1974 году Оскар умер, его похоронили в Иерусалиме.

Существует множество версий, что двигало Шиндлером, по каким соображениям он спасал евреев. Вот к какому выводу пришел Метек Пемпер: «Ни до, ни после войны он не совершил ничего значительного. Вместе с женой он провел спасательную операцию, которая сегодня затрагивает весь мир. Дети и внуки шести тысяч человек напрямую или косвенно обязаны ему жизнью. Вот что самое главное. Остальное неважно».

Оскар Шиндлер (второй слева) с рабочими своей фабрики в Кракове, 1942 год{6}

* * *

Посещение музея Шиндлера подходит к концу. Я еще немного болтаю с милой дамой из экскурсионной группы, которая поделилась со мной зонтиком. Она еврейка, приехала из Америки. Ей чуть за 70. Отмечаю спортивное телосложение, короткие седые волосы и внимательный взгляд. Спрашиваю, одна ли она приехала в Краков. Нет, отвечает, с мужем. Оба выжили в Освенциме. Как только они пересекли границу Польши, ее мужа начали мучить панические атаки. Он не в силах снова посетить места своих страданий. Растерянный, он заперся в гостиничном номере, отказавшись от экскурсий, поэтому она ездит одна: вчера в Освенцим, сегодня в некогда еврейские места в Кракове. Ее очень огорчает то, что мужу настолько тяжело.

История этого человека, которого настолько травмировало прошлое, что он не решается выйти из отеля, отзывается во мне. Хочется приободрить пожилую женщину. Рассказываю, как жила в Израиле. Обрадовавшись, она закидывает меня вопросами. Мы еще какое-то время болтаем. Ей интересно, что я здесь делаю, что меня привело в Польшу. Снова выдаю себя за туристку, увлеченную историей. Предлагаю подвезти ее на такси до Казимежа, но она хочет пройтись.

Второй раз за день я скрываю свою личность. Полячке Малгожате, экскурсоводу, в итоге призналась, но этой женщине открыться не могу. Не хочу ей говорить, зачем приехала. На объяснения не хватит времени. Я лишь обременю ненужной информацией собеседницу, которая вернется в гостиницу к мужу расстроенная, а может, и ошарашенная. Но тем не менее я чувствую, что в