Имелся еще один из «преданных» – некто Бэзил Джексон, лейтенант. Молодой, смазливый и обходительный, он будет использован Хадсоном Лоу для сверхсекретной миссии (но об этом чуть позже).

* * *

«…Надзирающий офицер занимает на острове второе место после губернатора… Облеченный этой должностью, если он умеет хорошо писать и обладает достаточной ловкостью, имеет все шансы выдвинуться.

Из наставлений губернатора Хадсона Лоу подчиненным

Если британской разведкой на острове (вернее, в штабе губернатора) занимался подполковник Томас Рид, то ее контрразведка (назовем ее так) была доверена так называемому надзирающему офицеру из личного состава штаба. Это был человек, проживавший непосредственно в Лонгвуде. В течение первых двух лет эту должность исправно исполнял уже небезызвестный нам капитан Попплтон. Человек общительный, англичанин хорошо ладил с пленниками. Он не только играл с ними в вист и участвовал в различных беседах и посиделках, но даже как-то был удостоен чести быть приглашенным на «скромный ужин». Какой уж здесь надзор?

Хотя – как посмотреть. Ведь служба капитана Попплтона как раз и заключалась в том, чтобы с поднадзорными все обстояло благополучно. И если все на месте и дуются в вист (пусть и с самим надзирателем!), то, как считал офицер, ничего зазорного в том не было. Однако кое-кто думал по-другому. Например, губернатор. В конце концов такой либерализм[16] в отношении Бонапарта и его окружения, как и следовало ожидать, принес двоякие плоды – неудовольствие со стороны Хадсона Лоу и обожание французов.

Похоже, последнее для Попплтона было дороже расположения грозного начальника. И это понятно. При расставании Гурго вручит капитану табакерку с императорским вензелем, сказав несколько добрых слов от имени Наполеона. Через много лет, уже будучи стариком, Попплтон, рассматривая эту табакерку, подаренную самим Бонапартом, обнаружит на самом ее донышке тончайший листок бумаги. То оказалась записка, адресованная Лас Казу.

Когда Попплтон умрет, на его могильной плите будут высечены слова: «Удостоенный уважения Наполеона, который в течение двух лет находился под его личным надзором»…

Надзирающим офицером после Попплтона станет офицер 66-го полка – некто капитан Блэкни. Генри Блэкни продержался на этом посту недолго – всего год. За это короткое время он так успел насолить французам, что о задушевных беседах и дружеских посиделках, имевших когда-то место при Попплтоне, теперь уже не могло быть и речи.

Не обошлось без интриг Хадсона Лоу. Именно он день и ночь внушал Блэкни, что надзирающий офицер на острове – вторая по значимости фигура после губернатора. А потому, кричал Лоу, вы обязаны рыть носом землю в поисках непозволительного!

Быть вторым – почетно, причем до мурашек по коже. Особенно если вчера на тебя никто не обращал никакого внимания. Потому приходилось «рыть» и даже «копаться в грязном белье», причем в прямом смысле. Ничего не поделаешь, иногда это «белье» оказывалось дамским. Однажды Блэкни отметил, что в женском копаться намного приятнее, нежели в каком другом; угнетало другое: ни в том, ни в другом он так ни разу ничего и не обнаружил – ни зашифрованного письма, ни даже любовной записки. Странно, складывалось впечатление, что французы и не думали удирать с этого проклятого острова. Никакого намека на заговор!

При отсутствии результатов полагался нагоняй от Первого. После этого ничего не оставалось, как всю обиду и тоску оставлять на дне бутылки. Вскоре появилась и разбитная собутыльница – некая девица из обслуги Плантейшн-хауса; стало веселей и не столь безрадостно.

Служба на Святой Елене сильно подорвала здоровье капитана Блэкни, расшатав его и без того слабые нервы. Вернувшись на материк, он быстро умер, едва дотянув до сорока…

Блэкни заменил капитан того же 66-го полка Джордж Николс. Этот не пил, зато вел дневник. Мечтой Николса было описывать в дневнике свои встречи с «генералом Бонапартом» и с окружением «узурпатора». Однако с этим как раз ничего не получалось: не только Император, но и все домочадцы Лонгвуда старательно избегали надсмотрщика. И тому ничего не оставалось, как чуть ли не гоняться за ними или, на худой конец, затаившись где-нибудь поблизости, высматривать интересующие подробности.

«…Сегодня я провел на ногах двенадцать часов, прежде чем смог увидеть Наполеона Бонапарта, и такое случается не в первый раз»… «Я видел Наполеона, когда он одевался»… «Я бродил вокруг дома с половины седьмого, но он не хочет показываться»… «Граф де Монтолон сказал мне, что после ужина Наполеон часто прохаживается по бильярдной и что я смог бы его там увидеть или через окно или через замочную скважину»…».

Вот лишь некоторые из его воспоминаний о «встречах» с Наполеоном. Действительно, неплохой материал для написания каких-нибудь «мемуаров очевидца».

Наконец, не выдержав испытаний на поприще ищейки, Николс написал рапорт о замене…

Вообще, с Николсом французам еще повезло, ведь могло получиться намного хуже. После спившегося вконец капитана Блэкни должность надзирающего офицера какое-то время оставалась вакантной. И лучшим кандидатом занять ее, с точки зрения Хадсона Лоу, был инспектор побережья и волонтеров острова Святой Елены подполковник Томас Листер. «Старик» (ему было за пятьдесят), как уже было сказано, являлся сослуживцем Хадсона Лоу в период совместной службы в корсиканском ополчении и даже какое-то время исполнял обязанности коменданта крепости в Аяччо.

Узнав о том, что губернатор намерен назначить на должность надзирателя бывшего члена Corsican Rangers, французы взбунтовались.

– Это неслыханно! – возмущался генерал Бертран. – Я напишу этому британскому индюку Хадсону Лоу письмо! Смею заверить Вас, Ваше Величество, – обратился он к Наполеону, – мало тому не покажется…

Бертран свое слово сдержал. Через несколько дней послание гофмаршала уже лежало на столе Хадсона Лоу.

«Нам стало известно, – писал Бертран, – что сей подполковник есть тот самый Листер, который командовал в Аяччо, где находится родной дом Императора. Он не принадлежит ни к английской армии, ни к какой бы то ни было воинской части; в течение уже долгих лет он является вашим ставленником и находится в полной от вас зависимости; он подпишет все, что вы ему продиктуете, примет к сведению все, что вы прикажете, скажет все, что будет вам угодно, не имея иной воли и совести, кроме ваших, нашего злейшего врага. Вне всякого сомнения, этот человек подходит вам более, чем какой-нибудь капитан регулярного полка, имеющий достойную репутацию и не утративший собственной совести».

Перечитывая письмо в который раз, губернатор чувствовал, как строчки этого неприятного послания, написанные ровным почерком гофмаршала, вызывают нервные спазмы в желудке…

Капитана Льютенса Хадсон Лоу освободил от должности сам, через три месяца после назначения его надзирателем. Энгельберт Льютенс