Нинуся, — он взял из ее рук вышивание. — Будет рукодельничать, отдохни. Одной диванной подушкой больше — меньше — какая разница?

— Тебе не нравится мое увлечение вышиванием? А я думала, наоборот. Почти все жены офицеров здесь, в Канаше, посещают кружок художественной вышивки… Чудно вышивают. А тебе вдруг не по душе, это пришлось, — она полола плечами.

— Мне никакого дела нет, милая, до чужих жен. Я считаю, что у тебя… интересы… — он помолчал, разгладил Нинину вышивку на столе, задумчиво заметил: — Попугай получился неплохой, только в глазу сделай точку, а то он слепой.

Свернув вчетверо рукоделие, отодвинул от себя, повернулся к жене.

— Прости, Нинуся, но я тебя по-дружески пробрать хочу. Ты молодая женщина, нужно какую-то специальность приобрести… Дело тебе нужно, пойми это! Можешь пойти работать, учиться. Лучше, по-моему, учиться пока. На курсах ли, в институт… — Максим Андреевич взял руку жены, потерся о нее подбородком: — Не колется? Пора бриться…

Нина молчала.

— Ну, так как ты думаешь?

Нина чуточку задумалась, а потом решительно сказала:

— Я буду учиться, Максимчик! Я ведь в школе чудно училась. У меня грамот с полдюжины хранится…

Максим Андреевич обрадовался:

— Вот и договорились! Так заседание наше и решило: учиться.

Веселый, с высоко поднятой головой, он прошелся по комнате и снова остановился перед женой.

— А теперь нам предстоит решить вопрос — видишь, какой у меня официальный тон — кем быть? На кого учиться?

Нина загадочно улыбнулась:

— А я, пожалуй, уже решила. Буду преподавателем.

— Если так, то совсем хорошо. По рукам, Нина Семеновна… Маша, где ты? Давайте по этому случаю разопьем бутылочку портвейна. По-моему, не грешно? За будущего преподавателя!

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

Прошел еще один год.

Близился победный для нашего Отечества конец войны. Радостно и весело было слушать сводки Совинформбюро о положении на фронте.

Весна. Апрель. Кто-кто, а студенты особенно чувствуют приближение весны. На скамейках институтского двора там и тут молодежь. Из окон общежития торчат голые спины ребят. Взобравшись на подоконник, в одних трусах, студенты принимают ранние солнечные ванны.

Однажды утром в комнату девушек без стука, с шумом ворвались полуодетые ребята. Девушки не успели рассердиться на вторжение, так как по всем коридорам и комнатам неслось одно радостное, счастливое, мощное:

— Победа!

— По-о-бе-да!

Это было 9 мая — исторический день. Девушки и юноши пели, и среди других голосов слышался голос Лизы Дружининой.

А вечером, когда все песни уже были перепеты, когда дружными, жизнерадостными стайками исхожены главные улицы столицы, Лизе сделалось грустно.

Почти все подружки ждали с фронта кого-нибудь. Некого было ждать Лизе. Потихоньку она всплакнула об Юре Шатрове.

Но грустить было нельзя. Близилась ответственная преддипломная практика. А потом каникулы. Урал. Можно себе представить, как прыгает сейчас Иринка от радости. Да и мама, наверное, теперь душевнее с дочерью станет. Иринка заканчивает нынче десятый класс. Куда пойдет учиться ее вострушка-сестра? Ой, только бы она замуж не выскочила! Яков Шатров вернулся домой еще полгода назад. Иринка что-то подозрительно молчит, на вопросы о нем не отвечает.

Ей, Лизе Дружининой, суждено быть студенткой еще один год, а там она — инженер. Диплом — путевка в жизнь — будет в руках.

И Лиза представляла себя шагающей по нескончаемому полю со штабелями черно-бурого торфа, который издали кажется бархатным. Целые составы поездов с торфом идут с участка инженера Дружининой на заводы, электростанции, в города для жилых домов… Нет, все-таки очень хорошо чувствует себя человек, когда впереди у него столько интересного, важного, целая жизнь впереди.

Как-то Лиза шла по коридору института. От одного из оконных простенков отделился Боря Петров.

— Лиза, тебе там внизу письмо лежит, — Боря грустно усмехнулся, медленно, словно нехотя, проговорил: — Заказное… авиапочтой…

Лиза повернулась и бегом стала спускаться вниз.

Петров вздохнул, снял очки, посмотрелся в оконное стекло: нет, пожалуй, без очков он был бы совсем никудышным на вид. Глаза близоруко щурятся, и никакой-то в них выразительности и мужества. Где уж нам!

Вечером в комнате девушек — оживление. И хотя свет в комнате погашен и пора спать, но никто из четырех девушек и не думает о сне. Размечтались о будущем, когда они переступят порог студенчества и шагнут в широкую жизнь.

Лора Волоскова вздохнула:

— Я пришла к заключению, девочки, очень печальному заключению, — не выработала я в себе еще привычки к самостоятельной работе.

— И, может быть, не выработаешь… — беззлобно заметила Майя Кац.

— Может быть, — грустно согласилась Лора. — Безвольный и лирически настроенный я человек.

Под Вассой Остапчук скрипнула кровать. Резко повернувшись на другой бок, девушка спокойно сказала:

— Жизнь тебя, Лорка, потрет хорошенько, лирику лишнюю из тебя отожмет, и, глядишь, человеком станешь. И воля появится.

— Правда, Васса? — обрадовалась Лора. — Может, позднее воля появится?

— Непременно, если захочешь. Скажем так, тебе, будущему механику, не дают для агрегатов деталей. Ты приходишь к начальнику участка: «Иван Иванович, очень прошу вас, помогите…» Снова деталей не дают. Идешь теперь к главному инженеру… «Я настаиваю…» Опять нет толку.

— Васса! — вмешалась Лиза, — разреши мне за тебя докончить твое повествование.

— Пожалуйста.

— Слушай, Лора. Дальше, не добившись желаемого, ты направляешься к самому директору. Летишь, на ходу опрокидывая стулья. Вбегаешь, но директор занят — ему не до тебя: «Подумаешь, какой-то инженер-цыпленок!» Дальше все идет, как примерно в рассказе Чехова… Твой взгляд падает на пресс-папье, — Лиза понижает голос, зловеще продолжает: — твой взгляд падает на мраморное пресс-папье, и у тебя появляется соответствующее желание…

— Глупости! — обиделась Лора. — Я никогда не решилась бы на такое, хотя здесь затрагиваются и государственные интересы.

— А если не решишься, значит, ты поступишь антигосударственно… — констатирует Майя, подавляя смех: — Ну вас, хватит на производственные темы! Ясно, что Лорку работа закалит, только ты не нюнь зря. Давайте лучше о личном помечтаем… — Майя встала с кровати и босиком прошлепала к столу, звякнула графином с водой.

— Ах, девочки, да мы же и забыли!.. Дружинина, и тебе не стыдно? Кто обещал еще на лекции рассказать об этом, как его, Топольском? Она же, девочки, лирическое письмо получила!

— Да я Вассе уже рассказывала.

— А нам? — обиженно протянула Лора. — Вот ведь скрытная.

— Расскажи, Лиза, — попросила Васса. — Когда ты мне рассказывала, я думала о том, как бы мне покрепче распечь на бюро одного парня с третьего курса. Такого Митрофанушку родители выпестовали! Да и времени у нас с тобой было мало.

Лиза молчала.

— Ну, что ты улыбаешься? — сказала Майя. — Рассказывай.

Лиза рассмеялась:

— Майка, да у тебя кошачьи глаза, что ли?

— Интуиция! — глубокомысленно заявила Майя.

— Собственно, девочки, и рассказывать нечего… Встретились мы с Аркадием Топольским в поезде.