Шрифт:
Закладка:
Итак, здесь нет никаких обитателей особняка, которых я еще не знала. Сестра Фиделис спросила Ансельма, не хочет ли он присесть. На столе уже стояло все, чего только мог пожелать человек: клубника в хрустальной вазе, гора взбитых сливок, лосось, омлет, бекон, ветчина, сыр, серебряный кувшин с молоком, мед в сотах, варенье, хрустящие круассаны и свежий фермерский хлеб. У меня потекли слюнки. Однако Ансельм отказался: деловито обходя стол кругом, он думал о том, чем еще может быть полезен.
Я пыталась понять выражение лица Ноя, однако он казался подобным черепахе, спрятавшейся в панцире.
— Пожалуйста, Ной! — сказала сестра Фиделис и сложила руки. Ансельм сел. Он и Виктор опустили свои глаза.
«Мы посвящаем Тебе, Господи, этот начинающийся день…»[5]
Я не участвовала в этом. Как Ной терпит эту болтовню перед каждым приемом пищи? Ведь он не ребенок, которого можно принудить к молитве под страхом наказания.
Он монотонно повторял слова, напоминая автомат, который выдает молитву, как только вы опускаете в него монету. Я наблюдала за ним и была уверена, что он думал о чем-то совершенно другом.
Звучание его голоса было наполнено волшебством. Хрустальная люстра над столом отражала его. Окна были открыты. Ветер трепал шторы и раскачивал створки окна. Всеми цветами радуги играли солнечные лучи, отбрасывая яркие пятна на стены и потолок, подобно вращающемуся диско-шару.
«Я прошу Тебя, поддерживай меня всюду, здесь и везде. Аминь».
Сестра Фиделис улыбнулась:
— Спасибо, это было очень красиво.
— Мед или джем? — спросил Ансельм, который еще не встал после молитвы.
— Мед, — ответил Ной.
С некоторым смущением я наблюдала за тем, как Ансельм разрезал булку, толстым слоем масла и меда намазал обе ее половины и протянул тарелку сестре Фиделис, которая поставила ее перед Ноем.
Виктор засмеялся, когда увидел мое лицо.
— Тебе лучше не видеть, как сам Ной намазывает мед, — сказал он без обиняков.
Ной никак не отреагировал. Усмехнувшись, он принялся за хрустящую булочку.
— Я обучала его на протяжении долгих лет, — сказала сестра Фиделис.
Я прислушалась. Долгих лет? Значит, она была кем-то вроде воспитательницы слепого? Или же учительницей, как я подумала еще вчера? И все же теперь я узнала, почему он не ходил в обычную школу.
Сестра Фиделис продолжала:
— С маргарином было бы определенно лучше.
Она бросила укоризненный взгляд на Ансельма.
— Маргарин?.. Только через мой труп, — сказал Ансельм и затем налил в мою фарфоровую чашку кофе из серебряного кувшина.
— Пожалуйста, не надо опять этих дискуссий, — прервал их Виктор, показывая на меня ножом. — Ты знаешь, сколько лет мне приходится слушать все это? В какой-то момент я сам стал намазывать Ною булку. И наступила тишина.
— Почти, — сказал Ной. — До тех пор, пока сестра Фиделис не посчитала, что ты кладешь на нее слишком много масла. Затем она взяла все это в свои руки, а после — Ансельм, который решил, что варенья недостаточно.
— Ему давали слишком мало варенья, — сказал Ансельм. — Мальчику нужна энергия, много энергии.
Ной рассмеялся. Я почувствовала, что мои уши накалились, как лампочки незадолго до того, как перегореть. Этот смех! Я отчаянно пыталась остановить покалывание в животе и обдумать ситуацию. Мне уже не тринадцать. То, что человек засмеялся, еще не повод краснеть. К счастью, он не видел этого.
— Вы должны всегда помнить об этом, — сказала сестра Фиделис, хихикая, как маленькая девочка, и аккуратно положила ложечку сахара в чай.
— После этого я полгода ел кукурузные хлопья, — сказал Ной. — И в какой-то момент Ансельм начал намазывать мне булочки.
— Хотя я все еще думаю, что ты должен сам научиться делать это, — сказала сестра Фиделис строго.
— Зачем? — спросил Ной.
Он вдруг показался мне бесконечно грустным. Таким грустным, что я готова была его обнять. Другие, кажется, тоже заметили это. Некоторое время все молчали. Пока Ансельм не нарушил тишину:
— Мне нужно помыть окно.
Он встал, и завтрак был закончен.
— Мне нужно починить несколько оград, — сказал Виктор, пригладил светлые волосы на лбу, протянул ноги и, несмотря на свое заявление, не собирался вставать. — У нас серьезные проблемы с крышей.
Сестра Фиделис сложила салфетку и спросила меня:
— Как вы провели утро?
Я сделала глубокий вдох. Сейчас. Сейчас была возможность поговорить с ней. Я должна просто объяснить, что произошла ужасная ошибка. Что могло бы случиться после этого? Наверняка она была бы недовольна, но, в конце концов, Виктор отвез бы меня назад.
— Хм… — начала я, разминая пальцы. — Мне срочно нужно написать письмо. Есть здесь что-то вроде почты?
Я не знала, откуда взялись эти слова. Они просто текли у меня изо рта.
— Конечно. Просто положите письмо в прихожей в корзинку на тумбочке, рядом с дверью…
— Я возьму его, — сказал Виктор и зевнул.
Сестра Фиделис сняла салфетку и вытерла свою одежду.
— Наслаждайтесь прекрасным днем. Прогуляйтесь вокруг озера, осмотрите стеклянный дом. Здесь много интересного.
Ансельм собрал посуду на подносы, а затем поставил их на подъемник, который скрывался за ящиком в деревянной стене. Вероятно, кухня находилась этажом ниже.
— Я должна помочь? — спросила я.
— Нет, что вы, — сказал Ансельм и одним нажатием кнопки привел подъемник в движение. — Наслаждайтесь днем, а если вам что-то потребуется, я всегда к вашим услугам.
Сестра Фиделис давала поручения Виктору, и в то время, как они увлеченно разговаривали друг с другом, Ной, проходя мимо, слегка коснулся меня. Он как будто сделал это специально.
Почувствовал ли он, как у меня зашевелились волосы?
— Скажи, что ты должна вернуться домой, — прошептал он мне на ухо очень тихо и очень отчетливо.
Я вздрогнула. Почему он хотел во что бы то ни стало избавиться от меня? Я вспомнила о том, что он говорил ранее. Я не знаю, кто ты и откуда ты пришла сюда. Значит, он понимает, что я играю фальшиво?
— Время, Ной! — сказала сестра Фиделис, заканчивая разговор с Виктором.
Время для чего? Для уроков? Куда они пошли? Виктор быстро допил кофе из чашки, с шумом поставил ее на блюдце и вытер рукой рот:
— Пойдем, я покажу тебе стеклянный дом. Крыша может подождать.
8
Вслед за Виктором я вышла через холл на улицу. После прохладного воздуха в доме меня обдало
