У скромной калитки дежурили двое привратников, по странному стечению обстоятельств – людей, а не ящеров: сутулый доходяга и крепкий, с огромной, бритой налысо головой вояка. Завидев Энтони, они отчего-то всполошились.

– Откуда идете? – торопливо осведомился Доходяга.

– И зачем? – хмуро глядя на Енота из-под насупленных бровей, спросил Бритый.

Энтони тихо скрипнул зубами и, помедлив секунду, сказал:

– Мне только спросить.

Привратники с недоуменными лицами уставились на то, как Енот открывает калитку и, с интересом оглядываясь по сторонам, бредет по дорожке, вымощенной брусчаткой.

– Так а… что вы хотели спросить? – с надеждой уточнил Тощий. – Мы тут вообще-то следим за тем, чтобы беды снаружи внутрь города не просочились…

Энтони нехотя оглянулся и бросил:

– Не переживайте, я быстро!

Такой ответ окончательно ввел привратников в ступор, и они отстали от Енота, чему он оказался несказанно рад.

В городе уродливых рукокрылых птиц было немногим меньше, чем в лесу. Тут они сидели на крышах домов, столбах с фонарями, телегах и заборчиках, но, по крайней мере, говорили чуточку меньше.

Энтони сначала недоумевал, в чем же дело, но вскоре понял, почему они молчат, – стоило одной из птах открыть рот и завести разговор о каком-то там указе, как окно ближайшего дома открылось и в пернатое недоразумение полетел старый башмак.

После этого обиженная птица тут же взвилась вверх и, негодующе бормоча, улетела прочь.

Впрочем, в городе хватало и других голосов – куда более разборчивых, лучше поставленных, более чистых и… убедительных, что ли? Навострив уши, Энтони пошел на звук.

Указатели, стоящие вдоль мостовой, сообщали, что в том направлении находится площадь Правды.

Вот и отлично, подумал Енот и ускорил шаг.

Оказавшись на городской площади, Энтони обнаружил на ней огромную сцену, на которой рядком стояли школьные парты. За партами сидели мужчины и женщины в дорогих одеждах. При взгляде на этих хмурых людей Энтони почему-то сразу вспомнился председатель деревни Выселки – первой, куда его привела судьба. Кажется, это было совсем недавно, но на деле прошло уже очень много дней.

Перед сценой на длинных узких лавках сидели горожане – одетые кто во что, бедные и богатые, толстые и тонкие, они с интересом наблюдали за спорами нарядных мужчин и женщин.

Судя по градусу накала, это были актеры.

– Да как вообще можно сомневаться в моей добропорядочности? – возмущался бородач в темно-зеленой мантии. – Ясно же, что я и так делаю для моей семьи все возможное, но родственников много, а я – один…

– Помилуйте, никто не сомневается в вас, мой друг! – покачал головой усач в синей мантии. – Речь скорей о вашей родне. Помогают ли они вам хоть как-то? Или просто сидят на шее, свесив лапки?

– Не вы ли пять минут назад говорили, что это вина Нейтана? – возмущалась рыжеволосая девушка в желтой мантии. – Что он сам превратил свой брак в руины? Что они живут только ради детей?

Энтони показалось, что перед тем, как говорить очередную свою фразу, каждый из актеров смотрел ему за спину.

Вспомнив совет рудокопов, Енот оглянулся и увидел, что позади стоит худосочный парень с прыщавым лицом и с картонкой в руках, а у его ног на земле лежит еще с десяток таких же табличек.

Поймав взгляд Энтони, незнакомец тихо прошипел:

– Подойди, пожалуйста…

Енот, поколебавшись мгновение, подошел. Парень с табличкой тут же наклонился к его уху и сказал:

– Давай ты сейчас возьмешь следующую сверху и подержишь, а я пока в нужник отбегу на минутку? Выручи, молю!

– Ну давай, – пожал плечами Энтони.

Незнакомец просиял и, бросив табличку на землю, тут же смылся. Энтони проводил его взглядом. Потом перевел взгляд на груду табличек и, взяв верхнюю, продемонстрировал ее сидящим на сцене актерам. Те ненадолго застыли – видимо, вчитывались в текст, – а потом снова загомонили:

– Недавно я заметил у своего дома эльфа. Уверен, это любовник моей Клары… Ах, как она могла…

– Не любовник, а друг! Женщина хочет говорить с мужчиной, а если вы все время вкалываете на рудниках…

Энтони быстро стало скучно, и он вдруг задумался: а что, если взять табличку не сверху, а снизу? И, отбросив ту, что держал, тут же взял нижнюю.

И снова пауза, будто бесконечная…

И вдруг Рыжая воскликнула мужским басом:

– Клянусь моей седой бородой, ты и есть любовница мистера Бига, Сельма!

Бородач оторопело выпучил глаза, но, бросив взгляд на табличку, тут же нашелся и женским голосом взвизгнул:

– Да будь жив мой муж, Нейтан, он бы тебе устроил! Сам-то ты тоже времени даром не терял – как построил себе дом с золотыми нужниками, так и зачастил налево! Меняешь женщин как перчатки, думал, соседи об этом не узнают?

С этими словами Бородач влепил Рыжей пощечину, да такой силы, что она свалилась со стула и пропала из поля зрения.

– Кончай балаган, суфлер! – вскочив, воскликнул Усач фальцетом. – Верни табличку, щенок!

Народ перед сценой загомонил, заозирался. Энтони вздрогнул от неожиданности, попятился назад. Тут же к вороху табличек подбежал настоящий суфлер и прошипел:

– Ты че творишь? Я же без работы останусь! Ну народ…

Он схватил верхнюю табличку и замахал ею в воздухе. Лицо парня блестело от пота.

Энтони попятился еще… и едва не плюхнулся на землю, споткнувшись обо что-то. Оглянувшись, он увидел, что позади суфлера яблоку негде упасть из-за сидящих повсюду птиц-рукокрылов. При этом ни одна из них не издавала ни звука – такое ощущение, что они внимательно слушали реплики актеров со сцены.

Та птица, об которую споткнулся Энтони, посмотрела на него жутким глазом и вдруг воскликнула фальцетом:

– Кончай балаган, суфлер!

– Ну народ… – вторил ему другой рукокрыл.

Энтони отшатнулся и, ловя на себе недовольные взгляды зрителей и актеров, бросился прочь мимо сцены. Енот отчего-то решил, что его сейчас хорошенько вздуют, если он тут же не уберется куда подальше, – и, судя по хмурым лицам некоторых горожан, он был недалек от истины.

Пробегая мимо сцены, Энтони не удержался, скользнул по ней взглядом – да так и замер, когда увидел ноги артистов, не видимые со зрительских рядов: у всех – всех без исключения – выступающих были копыта и лохматая шерсть на тонких икрах.

Актер, сидевший с