— Женщина эта была жизнерадостным человеком, — сказал в заключение Орифзода, — но после того случая стала задумчивой, точно судьба ее надломилась. Для честной женщины, в общем-то, так и должно быть.

— Вы хотите сказать, что есть связь между прошлогодним преступлением и этим? — спросил Анвар.

— Я иду в своих рассуждениях еще дальше, Анварбек, — ответил полковник. — Насилие, угон автомобиля вот эдаким жестоким способом — преступления, которые караются беспощадно, и люди об этом знают. Поэтому эти преступления не так уж часты. Вот я и думаю, не звенья ли это одной цепи.

— Чтобы подтвердить вашу догадку, — сказал Хамзаев, — мне нужно взять с собой фотографию.

— Ну. Чем, говорят, черт не шутит, когда бог спит. Вдруг пригодится.

— Хорошо, беру.

— Я пока приглашу эту женщину и дам ей прослушать магнитофонную запись допроса. Может, узнает голос.

— Так он уже в ваших руках?

— Да. Вчера привезли. Задержали на Варзобском перевале...

— Деградация нормального человека на почве стяжательства, — сказал капитан Мирзоев, усадив Анвара и Нарзиева за стол, — такой вывод можно сделать, познакомившись с материалами о пострадавшем Удоеве.

— Тогда уж деградация дипломированного специалиста, — сказал Нарзиев, — математика.

— Вот именно, ма-те-ма-ти-ка! Что-что, а считать он умел! Но... начнем с «а», как говорится, тем более, что нам спешить пока некуда, мои ребята систематизируют данные о нем, вернее, о его последних часах. Вот характеристика школы. «Удоев М., в течение последних трех лет отстранился от общественной деятельности, почти не проводил внеклассной работы, отказался от руководства классом — кураторства, — ограничивался только преподаванием предмета. За эту пассивность несколько раз подвергался критике на педсоветах, однако выводов для себя не сделал. Был случай, когда он пришел на работу выпившим и я, как директор школы, отстранил его в тот день от уроков. Но справедливости ради следует отметить, что предмет он свой знал досконально, при желании мог опоэтизировать его, что случалось с ним часто в первые годы работы учителем. Теперь же он ограничивался пересказом материала учебника, никакой творческой инициативы не проявлял. Необщителен, вспыльчив, порой до грубых выходок. Авторитетом в школе не пользовался, ни среди учащихся, ни среди коллег». Директор школы и так далее.

— Почему Удоев вдруг стал таким, директор не объяснил? — спросил Анвар.

— Нет. Это сделал его коллега и сосед Барно Бурматов. Он утверждает, что Мурод начал катиться вниз, как только купил машину.

— Но «Лада» у него новая, — сказал лейтенант.

— Согласен. Однако у Удоева, оказывается, до нее был «Москвич-408», который, кстати, достался ему довольно поношенным. Машину он привел в порядок, потратив изрядную сумму, ездил на ней, потом продал и купил новую.

— Странно то, что ему дали новую машину, — сказал Нарзиев. — Автомобиль не пачка сигарет, просто так не купишь.

— Верно. Удоев заявление на автомобиль написал четыре года назад, в то время, когда школа к нему не имела претензий и, естественно, ходатайствовала перед горисполкомом. Его поставили на очередь. Подошел срок — дали.

— Бывает, — кивнул Анвар, — дали бумажку и забыли о ней. Но личный автомобиль еще не причина для деградации. Мало ли людей с собственными машинами, у многих даже «Волги» есть...

— Вот что показал Нурматов. Он сказал, что дружил с Удоевым, а потом эта дружба угасла как-то сама по себе. Но речь не об этом. Нурматов вспомнил, что однажды Удоев пригласил его обмыть удачную поездку. Зашли в ресторан, заказали бутылку коньяка, выпили по рюмочке, закусили, «Знаешь, Барно, — стал рассказывать Удоев, — сегодня утром я поехал в Душанбе, на базар. Купил необходимое, сложил все в багажник, хотел возвращаться, подходят два мужика, мол, подбрось, пожалуйста, до Нурека, не обидим. Я сам давно хотел побывать там, думаю, махну-ка, дорога отличная, за час-два обернусь. Повез я их. И что ты думаешь? Сунули в руки сотенную бумажку, сказали, что сдачи не нужно и тут же ушли. Повезло, а?» Я ему сказал, а что если ты отвез преступников каких, попадутся, потом ведь тебя и затаскают по милициям. Усмехнулся — я тут при чем?!

Ну, после того вечера, я с ним встречался еще несколько раз, вне работы, имею в виду, бывал в гостях у него. До того дня в школе он получал полторы ставки, а тут решил остаться на одной. Дома развил бурную деятельность — пригласил шабашников, они ему ремонт сделали, где-то лес достал, цемент, трубы для водопровода. Словом, стал жить, как барон...

— Легкий путь наживы нашел, — сказал Анвар, — раз повезло, может, и второй раз подфартило, а дальше уже инерция.

— Нравственный тормоз, который должен быть присущ интеллигенту, оказался бессильным перед этой инерцией, — сказал лейтенант.

— Наверно, дело все-таки не только в нем самом, тут важно еще кто для него был примером. Отец — работник торговли, брат отца — спекулянт. Так что того заряда честности, что он получил в университете, хватило ненадолго... Сержант ГАИ, постовой на перекрестке, вероятно, имел от Удоева какие-то гроши, не стал выдавать его, сказал, что тот ездил не чаще, чем другие, правил движения не нарушал. А кого он возил, мол, я не для этого тут стою... В нашем ГАИ нашли три протокола о том, что Удоев попадался с пассажирами. Копии я взял.

— Все дело в том, что не хватает такси, — сказал Анвар. — Народ теперь денежный пошел, соберется куда, так подай ему комфорт. В Крыму я был недавно, возмущался, а что делать — земля тверда, а небо далеко. Частники процветают!

Зазвонил телефон. Мирзоев снял трубку и, услышав имя человека на другом конце, привстал, точно тот стоит за стеклянной дверью. Отвечал он односложно:

— Так... так... ага... хоп... так. — И наконец: — Есть!

Положил трубку и произнес:

— Орифзода звонил. Просил всех нас немедленно выехать в Денау.

— В Денау? — переспросил Анвар.

— Да. Туда приехал полковник Брукс, говорит, и у него появились новые данные. Словом, сбор в Денау, а не в Узуне, как было намечено раньше.

— Орифзода тоже едет туда?

— Нет. Но у него есть для нас кое-что. — Мирзоев вышел на минутку из кабинета