Тупые, самодовольные физиономии этих мещан чуть было не отравили Вальтеру все очарование прекрасного апрельского утра. Следовало назначить встречу с Тиммом на более ранний час, когда эта публика еще нежится в своих теплых постелях. Вальтер облегченно вздохнул, добравшись до узких, бегущих вверх и вниз извилистых улочек Бланкенезе. Он любил этот маленький приэльбский городок, в особенности ту его часть, где сохранились старинные одноэтажные домики с громадными соломенными крышами, под которыми доживали свои дни бывшие лоцманы, капитаны и другие мореходцы. Старики, лица которых как бы говорили о том, что некогда эти люди дышали ветрами всех океанов земного шара и во всех портах мира чувствовали себя как дома, стояли на порогах своих жилищ и, посасывая трубки, смотрели на бегущую у их ног реку. Море навсегда осталось их страстью. Сколько раз в своей жизни уходили они по этой реке в морские просторы и по ней же возвращались домой из дальних плаваний! Быть может, в эту минуту тот или иной старик мысленно входил вместе с сыном в Веракрус, или Калькутту, или Фриско. У моряков глаз зоркий, а с возрастом взгляд их простирается за океаны, за далекие континенты…

— С добрым утром!

— Здравствуйте.

Вальтер со всеми приветливо здоровался и рад был ответным приветствиям, которые отнюдь не всегда доводилось услышать.

Он с удовольствием поднимался в гору и спускался вниз по крутым улочкам. Мысли его были заняты Тиммом и обеими статьями для нелегальной «Гамбургер фольксцайтунг». Сложная эта задача, но очень важная. Необходимо подготовить товарищей к тяжелой, а возможно, и длительной подпольной борьбе. В то же время их надо предостеречь от пессимизма вопреки всему, что произошло и происходит. И не только: необходимо мобилизовать все силы. Написать статью о Тельмане казалось Вальтеру более легкой задачей, он был уверен, что тут всегда найдет нужные слова. Он вспоминал десятки эпизодов, характеризующих Тедди, его умные и проницательные высказывания.

…Тельман в тюремной камере, — нет, тому, кто его знает, трудно себе такое вообразить. Этот мужественный человек с волевым лицом, со светлыми, как день, глазами, с энергичным жестом сжатой в кулак руки и огненным темпераментом — узник! Когда Вальтер слушал Тедди, ему всегда казалось, что каждое слово, каждая мысль, каждый аргумент вырываются у него с силой вулканического извержения. Неужели он только для того принес прозябавшим во мраке людям свет познания, чтобы повторить теперь участь Прометея? Неужели он обречен на мучительную смерть? Нет! Прикованный к камню, он, пока не погаснет в нем последняя искра жизни, сможет и будет указывать народу, где правда, призывать к сопротивлению, к борьбе. На суде он из обвиняемого превратится в обличителя.

III

«Ам Айланд» — так назывался тупик, в котором находился кабачок «Колыбель моряка», — старинный дом с ветхой от старости соломенной крышей и покосившимися оконцами. Внутри царил прадедовский уют. На стенах висели пожелтевшие гравюры. Под потолком качались диковинки со всего света — чучела летающих рыб, коралловые полипы и другие редкие обитатели морей. На камине красовалась древняя, как мир, черепаха, высовывающая искусно сделанную голову.

Мартин выбрал угловой столик с видом на реку. Вальтер, здороваясь, одобрил место встречи:

— Замечательное заведение.

— Верно? И мало публики.

Кроме них, в зале находилось еще только пятеро посетителей. Трое местных жителей играли в скат, а влюбленная парочка, мило воркуя, осматривала достопримечательности ресторана.

— Что будешь пить?

— Грог, разумеется.

— А есть что будем?

Хозяин, старый моряк, приземистый и плотный, как морж, рекомендовал жареную камбалу.

— Прекрасно. Значит, камбалу.

Дверь за буфетной стойкой открылась, и в зал проник аппетитный запах жареной рыбы.

— Все в порядке? — спросил Вальтер.

— В порядке, — ответил Мартин.

— Вот тебе первые статьи. Завтра тем же путем, что и в последний раз, я передам тебе обе передовые, одну — о внешней политике фашизма, вторую — о Тедди.

Здесь им не нужно было разговаривать шепотом.

Никто не обращал на них внимания. Мартин — даже Вальтер не знал его фамилии — всего несколько недель как прибыл из Фрисландии; через него Вальтер держал связь с типографией. Это был надежный комсомолец, на добрый десяток лет моложе Вальтера, белокурый, розовощекий, светлоглазый, бойкий на язык.

— В порядке? Это значит, что и бумаги у тебя в порядке?

— В полном. И все-таки, понимаешь, мне от них мало проку. Из-за трудовой повинности, ясно? Эти молодчики поговаривают, будто мой год будет мобилизован в первую очередь. Лучше уж мне уйти в подполье.

— В трудовых отрядах нам тоже нужны надежные люди.

— Не могу. Для Третьей империи я пальцем о палец не ударю. Могу только вколачивать гвозди в ее гроб. Об этом я написал уже в обращении к рабочей молодежи. Вот она, моя первая статья, прочти и скажи, годится ли.

— Я возьму с собой, здесь читать не буду. И настоятельно прошу тебя, Мартин, ничего не предпринимать, раньше чем ты с нами не посоветуешься.

— Да ведь это само собой разумеется.

— Как с Максом? Делает он свое дело?

— Превосходно! На него можно положиться. Ловкий деляга! Несколько дней назад получил даже государственные заказы для своей типографии. Формуляры для управлений по трудовой повинности. Говорит, на них он заработает столько, что сможет один номер газеты выпустить бесплатно.

Вальтер улыбнулся и удовлетворенно кивнул Мартину. Радостно было видеть, как товарищи — молодые и старые — наперекор всем трудностям и опасностям оставались верны делу партии. Несколько заячьих душ, в первые же дни дезертировавшие, в счет не идут. А предателей, настоящих предателей, до сих пор в Гамбурге не было. Правда, пытками нацистам удалось кой у кого вырвать некоторые сведения. Но то были скорее слабые люди, а не предатели. Один из них, Альфред Коттен, потом со стыда повесился в своей камере. Предатели стыда не знают.

Толстяк хозяин принес чудесную, вкусно пахнущую, хорошо зажаренную камбалу, к ней огромную миску картофельного салата и с приветливым: «Приятного вам аппетита!» — поставил все на стол.

IV

Поздно вечером Вальтер Брентен свернул на Рабуазы, где находилось его чердачное обиталище. До четвертого этажа он поднимался бесшумно, а с четвертого на пятый — старательно подражая тяжелым мелким шагам Густава Штюрка. Пусть те соседи, которые еще не спят, думают, что старик поднимается в свою «звездную лабораторию», как они окрестили крошечную обсерваторию Штюрка. В разговоре кое с кем из них он как бы мимоходом упомянул, что его племянник тоже интересуется астрономией и иногда заходит. Штюрк — и это было очень кстати — жил на пятом этаже, под самым чердаком, где установил свой телескоп и где теперь на старом диване ночевал Вальтер.

Открыв своим ключом дверь чердака,