Шрифт:
Закладка:
– Что это было? – спросил ошарашенный Дэйви, наконец совладав с голосом.
– Это бомба, мисс? Немцы наступают?
Флора взглянула на залив, но не увидела признаков взрыва. Но пока она смотрела, над островом поднялось облако тёмного дыма, и несколько кораблей изменили курс, направившись в сторону устья озера.
– Не думаю. Но что-то происходит. Не бойтесь, – добавила она, увидев испуганное выражение лица Дэйви. – Мы под защитой куда более надёжной, чем все остальные. Флот будет нас искать. Давайте-ка обувайтесь и пойдём посмотрим, что там случилось. Лепёшки можете взять с собой и доесть по дороге. Только не перебейте аппетит, а то достанется мне от миссис Кармайкл!
Вокруг залива развернулась бурная деятельность, но понять, что происходит, казалось невозможным. Основное внимание, судя по всему, было сосредоточено на точке за устьем озера, скрытой за островом. Флора и мальчишки пошли к пристани, а мимо них в том же направлении промчались несколько военных машин.
У пристани собралась небольшая толпа. Флора заметила Бриди и Майри.
– Что стряслось? – спросила она.
– Говорят, «Нельсон» подорвался на мине.
Флору бросило в дрожь. Корабль Алека.
– И затонул?
– Не думаю, – пожала плечами Бриди. – Но в нём пробоина. Понадобится время, чтобы его починить.
Флора побледнела, увидев, как по дороге от лагеря несётся целая вереница машин скорой помощи. Машины остановились в конце пристани, из них выскочили несколько человек в униформе, которые стали бросать в ожидавшую лодку чемоданы с медикаментами и оборудование. Потом сошли в лодку по лестнице у стены гавани, расселись, и лодка помчалась в залив.
– Видимо, всё плохо, – нахмурилась Майри. Флора в отчаянии заламывала руки, не зная, что делать, не зная, может ли Алек оказаться среди раненых.
– Расступитесь! Расходитесь по домам! Все, кто не имеет отношения к флоту, немедленно покиньте эту территорию! – мистер Кармайкл уверенными шагами шёл вперёд, и шлем ПВО подчёркивал его важность. Неожиданно он заметил двух мальчишек, переминавшихся с ноги на ногу, взволнованных драмой на воде. – Стюарт и Дэвид Лавроки, вы что тут делаете? – взревел он. – Идите домой сейчас же!
Флора сочувственно улыбнулась им и кивнула.
– Лучше вам и правда идти домой. Миссис Кармайкл будет волноваться. И скоро обед, – напомнила она и повела их в дом возле пристани.
Потом они с Майри и Бриди дошли до дома Макдональдов, постояли у ворот, глядя на озеро. Ужасно медленно, тяжело наклоняясь в сторону, в поле их зрения показался «Нельсон» в окружении двух эсминцев, направлявшийся к гавани.
– Знаете, надо и нам вступить в ряды армии, – сказала Бриди. – Я тут общалась с одним моряком, он сказал, что они как раз набирают девушек. Им сейчас очень нужны водители.
– Но мы же не умеем водить, – заметила Флора. Бриди сердито отмахнулась.
– Научимся. И там наверняка требуется ещё много чего, что мы умеем.
Майри кивнула:
– Она права. В конце концов, нельзя же просто сидеть и смотреть, как у нас под носом взрываются корабли.
Флора подумала о машинах скорой помощи, которые неслись к пристани. Если Руариду или Алеку понадобится помощь, она может первой её оказать. Её сердце вновь подпрыгнуло, и она взмолилась про себя, чтобы Алека не оказалось в числе пострадавших на судне, ползущем к берегу. Мысль о раненых решила всё.
– Хорошо. Давайте сегодня этим и займёмся. Зайдите за мной после обеда, сходим в лагерь и спросим.
Всё свободное место в маминой гостиной заставлено фотографиями в рамках. До нашествия урагана «Дейзи» их компанию разбавляли стада фарфоровых животных и отряды стеклянных безделушек, но теперь они, упакованные, лежат в надёжном месте. Дейзи овладела искусством невероятно быстро ползать по-пластунски и способностью подниматься на ноги, если есть за что держаться, так что всё ценное и хрупкое было переставлено с нижних полок и чайного столика повыше и подальше от её деловитых пальцев.
Я оставила лишь одну фарфоровую фигурку – крошечную белую лошадку, которую мама особенно любила. Беру её в руки и нежно глажу указательным пальцем длинную гриву, прежде чем спрятать лошадку между двумя рамками.
На многих фотографиях я, на разных этапах развития – сначала своего собственного, а потом моей сценической карьеры. Я показываю их Дейзи, и она вежливо их разглядывает.
– Вот я с ведёрком и лопаткой на пляже у залива Слагган. Мы с тобой как-нибудь устроим там пикник, да? А вот твоя мамочка на школьном концерте, поёт соло. Одно из моих первых сценических выступлений. Это, похоже, «Карусель» – тут я в роли Луизы Бигелоу. А это твои мама и бабушка в Лондоне, видишь?
– Мама? – спрашивает Дейзи, указывая на фото.
– Да, правильно. Это мама. А это твоя бабушка, Флора, – поразительно, но мы могли бы сойти за сестёр. На этом фото мама кажется такой юной. У нас обеих золотисто-рыжие волосы, её, чуть выгоревшие, заплетены в аккуратную косу, мои рассыпаны по плечам. Мы стоим у Королевского театра на Друри-лейн, позируем у афиши постановки Пирса «Кордебалет», где я только что получила роль. Если приглядеться, можно разобрать моё имя, на которое указывает мама. Моё сценическое, лондонское имя. Уроки танцев меня убивают – в те месяцы у меня так болели ноги. Но оно стоило той боли. Моя карьера шла вверх. Мне давали большие роли, мой репертуар расширялся.
На этой фотографии я вся свечусь. Моя радость, конечно, связана с новой постановкой. Связана с тем, что мама приехала в гости, а я всегда обожала показывать ей Лондон, делиться подробностями своей новой жизни, которая была в тысяче миль – в прямом и переносном смысле – от домика смотрителя на побережье Лох-Ю. Но больше всего я была счастлива из-за того, что совсем недавно встретила Пирса.
Глядя на собственное лицо на фотографии, я чувствую жалость к этой девочке, которой когда-то была. Она чувствовала себя особенной, неповторимой, выбранной из множества других певиц и актрис. Она понятия не имела, как больно ей будет падать.
Шоу стало хитом. На первые заработанные деньги я купила великолепную замшевую куртку, о которой так мечтала, каждый день по дороге на работу заглядываясь на неё в окне бутика. Надев её, я ощутила себя настоящей звездой. Человеком, который добился успеха, который сбросил, как старую одежду, свой прежний образ и стал кем-то совершенно другим. А теперь она висит в шкафу, совершенно бесполезная и совершенно неподходящая для этого места, мятая, грязная, отслужившая своё, как её владелица. По-хорошему надо бы сдать её в химчистку, но для этого придётся потратить день на поездку в Инвернесс и ещё один на то, чтобы её забрать; мысли о том, сколько понадобится бензина, денег и усилий, чтобы затолкать Дейзи в машину, вынуждают отказаться от этой затеи.
Я вздыхаю и ставлю фото на место, на буфет. Дейзи ёрзает у меня на руках, словно чувствуя, что моё настроение упало. Беру другое – на нём мама в тёмной униформе Ренов. Строгость этой формы резко контрастирует с непринуждённой позой: мама прислонилась к капоту военного джипа, её волосы развеваются на ветру. Полагаю, на фото ей лет двадцать. Но больше всего меня изумляет выражение её глаз. Как и мои на предыдущей фотографии, они сияют, излучают чистейшую радость, когда она смотрит на того, кто делает снимок. Я тяжело сглатываю, слёзы вот-вот закапают на золотистые кудри Дейзи. Мама выглядит такой беззаботной, хотя это были годы войны, тяжёлые времена. Я почти уверена, что её фотографировал мой отец, хотя я так мало о нем знаю. Я вспоминаю недавний разговор с Бриди Макдональд и снова задаюсь вопросом, какой секрет она так не хочет мне раскрывать. В следующий раз, проходя мимо её дома, я зайду и выпытаю у неё этот секрет. Ведь это моя история, история моих родителей.[3]
