Стоит отметить, что Оболенск, Стародуб-Ряполовский и Подвинье в это время находились в исключительном ведении «государей всея Руси», которые беспрепятственно на практике могли реализовать свое право о конфискации у них этих «отчин», тем более что отношения Ивана III с его братьями далеко не всегда имели дружественный характер. Более того, отъезд обиженного князя Ивана Лыко к Борису Волоцкому и его последующее «поимание» стали причиной мятежа удельных князей, имевшего на фоне вторжения Ахмата и продолжительного «стояния на Угре» весьма непредсказуемые последствия. Как и их однородцы, Лыковы впоследствии владели оболенскими вотчинами[96].

Очевидно, все эти лица уже не подпадали в полной мере под принятое определение «служебных» князей. При этом не имело принципиального значения сохранение ими «княжеских» прав в пределах родовых «дольниц». Известно, что Оболенские еще в конце XV в. сохраняли судебно-административные права на своих землях («пристав… к ним в Оболенеск государя великого князя не въежжал»). То же наблюдение в значительно большей мере применимо и к князьям Ряполовским[97]. Де-факто такие князья становились обычными вотчинниками, которые переставали рассматриваться в качестве субъектов договорных отношений. Лишь наличие у них княжеского титула (и соответствующих амбиций) выделяло их из массы служилых людей.

Пересмотр статуса служилых князей проходил в рамках общей политики укрепления власти центрального правительства. Во второй половине XV в. был предпринят ряд акций, направленных как на сокращение количества владетельных князей, так и на уменьшение объема их прав на прежние «великие» княжества. По свидетельству Сигизмунда Герберштейна, Иван III начал отнимать у князей принадлежавшие им крепости и замки. В 1463 г. князья Ярославские «простилися со своими вотчинами на век, подавали их великому князю Ивану Васильевичу, а князь велики противу их отчины подавал им волости и села», в результате чего к великому князю перешли верховные права на Ярославское княжество. Данила Александрович Пенко, старший из ярославских князей, вместо земель «старейшего пути» в Ярославле получил владения в Переславском и, возможно, также в Ростовском и Звенигородском уездах. Его родственнику Даниле Васильевичу Ярославскому было передано несколько звенигородских сел. Полностью потеряли земли в Ярославском уезде потомки князей Ухорских Охлябинины и Хворостинины. Большей части родовых вотчин лишились также Кубенские. Потеряв владения в Кубене и Заозерье, они сохранили некоторые земли в центральной части княжества. В первой половине XVI в. (до 1546 г.) князю Ивану Ивановичу Кубенскому принадлежали села Балакирево и Михайловское в Игрицкой волости Ярославского уезда, которые были напоминанием о связях Кубенских с родовым гнездом[98].

В 1474 г. свои права на половину Ростова продали Ивану III князья Владимир Андреевич и Иван Александрович Пужбольский Ростовские, которые участвовали в этой сделке вместе со своими младшими родственниками. В полном объеме обе половины бывшего Ростовского княжества перешли к великому князю после смерти его матери Марии в 1486 г. Вероятно, после этого некоторые князья Ростовские начали переселяться в Новгородскую землю целыми группами. Здесь они получали поместья в виде компенсации за свои вотчины. Г. А. Победимова отметила сохранение ими некоторых черт родового вотчинного землевладения на новом месте службы. Они, в частности, перераспределяли выморочные земли в кругу близких и отдаленных родственников[99].

Наиболее внушительные поместья достались представителям старшей ветви. Помещиком Деревской пятины в 1490-х гг. был князь Борис Горбатый Щепин (ранее его отец). Всего ему принадлежало 85 обеж. Переселение его родственников Приимковых в Новгород традиционно увязывается с упоминанием села Приимково в завещании А. М. Плещеева 1491 г. «что купил по государя жалованию»[100]. Большая часть их владений была компактно расположена в одном месте. Самому Дмитрию Приимкову досталась 151 обжа. Пятеро его сыновей получили собственные поместья – еще 180 обеж[101]. Примечательна легкость, с которой Приимковы в дальнейшем растеряли свои владения. Значительная часть их поместий уже в 1530-х гг. перешла в руки других лиц. Андрей Дмитриевич Приимков, возможно, оставил поместья своим старшим сыновьям Борису и Григорию, а сам вместе с младшими детьми перешел на службу в дмитровский удел. Покинули новгородскую службу также сыновья Федора Гвоздя Приимкова[102]. Складывается впечатление, что эта ветвь ростовских князей не слишком дорожила своими новыми приобретениями.

Еще более впечатляющими по размерам были поместья Пужбольских. В той же Деревской пятине Ивану Брюхо и Семену Вершке Пужбольским принадлежало крупное компактное поместье, составлявшее 184 обжи. Их родовое владение – село Пужбол – перешло в руки великого князя, что, вероятно, можно поставить в один ряд с появлением представителей этой фамилии (всех живущих в это время) в Новгородской земле[103].

Менее определенно можно говорить о связи новгородских переселений с утратой родовых земель для других представителей князей Ростовских, хотя в ряде случаев полученные ими поместья также отличались довольно крупными размерами (поместья Ивана Темки Янова). В ряде случаев новгородские поместья были получены представителями этого рода для несения ими службы на северо-западной границе и были связаны с процессом создания здесь корпуса новгородских воевод. Характерно, что в этом случае поместья князей Ростовских значительно уступали по своим размерам отмеченным ранее примерам. На рубеже XV–XVI столетий, например, помещиками здесь стали Петр Голый Волохов и Константин Касаткин. Первому из них досталось 30 обеж, второму – 35. Это – оклады рядовых дворовых детей боярских[104].