На новой службе князья далеко не всегда получали себе новые «отчины». Они вполне могли нести службу и с кормлений. В 1406 г. к Василию Дмитриевичу приехал князь Александр Нелюб Гольшанский[63]. В 1408 г. выехал также Свидригайло со своей внушительной свитой. Оба этих знатных литовских эмигранта получили пожалования. А. И. Нелюбу был отдан Переславль-Залесский, а Свидригайле – тот же Переславль-Залесский (который, очевидно, уже не соотносился с Александром Нелюбом), а также Владимир, Юрьев-Польский, Волок Ламский, Ржев и половина Коломны («мало не половину великаго княжениа Московскаго»)[64]. Позднее князю Александру Чарторыйскому был передан Суздаль. Трудно предположить, что столь значительные территории великого княжества были отданы им в «отчину». Скорее, речь шла в данных случаях о кратковременных кормлениях, хотя срок обладания ими и мог в действительности затянуться на неопределенное время. В самом летописном тексте применительно к отданным Свидригайло территориям фигурирует характерный термин «одержание». Уже упомянутые князья Белевские в 1430-х гг. держали в кормлении Волок Ламский. Кашинским наместником (кормленщиком) у Бориса Тверского был князь Федор Шуйский[65]. Кормления впоследствии были неотъемлемой частью пожалований служилым князьям на «выезд». В этом качестве фигурировали города Кашира (Ф. М. Мстиславский) и Боровск (М. Л. Глинский).

Служилые князья могли также получать вотчины в качестве пожалования или покупать их себе наряду с обычными боярами и слугами вольными (детьми боярскими). В завещании Семен Гордый упоминается село возле Дмитрова, которое он приобрел у ранее названного князя Ивана Друцкого[66]. Крупные владения в Волоцком уезде принадлежали князьям Хованским (Хованский стан). При определенном раскладе при пожаловании соответствующего набора прав эта территория вполне могла стать основой для отдельного княжества. Князь Федор Патрикеевич, основатель этой княжеской фамилии, определенно входил в число «служебников» московских князей. Он продолжил семейную традицию, выполнял функции наместника великого князя в Новгороде, а затем был князем во Пскове. Новгородскими князьями были и его предки Наримунт Гедиминович и Патрикей Наримунтович. Наримунту новгородцы передавали в свое время «Ладогу, и Ореховыи, и Корельскыи и Корельскую землю, и половину Копорьи въ отцину и в дедену, и его детем»[67]. С. З. Чернов справедливо предположил, что волоцкие вотчины стали достоянием Хованских еще в первой половине XV в. Ранее по той же схеме землевладельцами в Волоцком уезде стали князья Фоминские, которые, однако, не смогли сохранить свой княжеский титул[68].

В проекте докончания суздальских князей с Дмитрием Шемякой упоминаются купли служилых князей в «нашо неверемя», которые подлежали возврату «законным» прежним владельцам[69]. Естественно, это требование не было в дальнейшем воплощено в жизнь. К сожалению, здесь не были названы поименно представители упомянутых служилых князей. Позднее суздальскими вотчинами владели князья Ряполовские. Отметились в Суздальском уезде и князья Бабичевы, потомки выехавшего в 1436 г. «служити» князя Ивана Бабы Друцкого. Князь В. И. Друцкий в 1465–1466 гг. выполнял здесь функции отводчика. Очень вероятно, что именно к нему – князю Василию Ивановичу – в начале 1470-х гг. была адресована грамота Ивана III о разъезде Глумовской земли с великокняжескими владениями. Суздальским вотчинником были его сын, князь Михаил, и, вероятно, внук – Федор Бабичев, дворовый сын боярский по Суздалю в Дворовой тетради. На литовской службе князья Друцкие, в том числе позднее и потомки старших сыновей И. С. Бабы, входили в число служилых князей[70]. При дворе московских князей Бабичи также имели довольно высокий статус. Кандидатура князя Ивана Бабича несколько раз, в частности, выдвигалась псковичами при обращении к Ивану III с просьбой назначить им князя.

В Тверском княжестве вотчинниками были князья Селеховские. Здесь же вотчинами обзавелись ранее упомянутые князья Дуловы и их дальние родственники Морткины[71].

В целом стоит согласиться с мнением А. В. Кузьмина о замедленном оформлении статуса и довольно размытых критериях для служилых князей на территории Северо-Восточной Руси в XIV – первой половине XV в.[72]

Отношения с князьями, скорее всего, имели индивидуальный характер и, очевидно, могли варьироваться в каждом конкретном примере. Примечательно, но некоторые из служилых князей даже после перехода «под руку» того или иного великого князя обладали определенной свободой действий. Тарусские (оболенские) князья, например, уже после названного ранее договора с Василием Дмитриевичем должны были в 1402 г. урегулировать свои отношения с Федором Рязанским «занеже те все князи со мною (Василием Дмитриевичем. – М. Б.) один человек». Позднее в том же качестве тарусский князь выступал в докончании 1434 г. Юрия Звенигородского и Ивана Рязанского[73]. Сам великий князь Иван Федорович Рязанский, «брат молодшый» Василия Темного, по заключенному в 1449 г. московско-литовскому договору мог начать «служити» Казимиру, превратившись, таким образом, формально в служилого князя[74]. Грань, разделяющая союзников и «служебников», была в этом случае далеко не очевидной.