было сделано Эратосфеном Александрийским[101] с точностью до 5 %, возможно, до 2 %, если присвоить единицам измерения космографа наиболее благоприятные значения. Эратосфен использовал теоретически надежный метод, вычислив с помощью тригонометрии угол, приложенный к центру земли измеренной линией между двумя точками на одном и том же меридиане. Однако на практике этот метод допускал значительную погрешность: расстояние между выбранными точками было трудно измерить точно, и почти неизбежно должна была существовать некоторая разница, пусть и незначительная, между их истинными соответствующими меридианами[102]. Таким образом, в то время как метод александрийца вызывал восхищение, его результаты вызывали сомнения.

Даже распространенная недооценка размеров мира подразумевала наличие огромной неизвестной части, pars inferior, скрытой от пристального внимания, подобно темной стороне Луны. Поскольку образ orbis terrarium – единого массива суши, включающего в себя весь известный мир, прочно запечатлелся в сознании каждого образованного человека, общепринятой непреложной истиной было также то, что неизведанную часть занимает неизвестный океан. Смелая мысль о том, что посреди океана, «напротив» привычного мира, может существовать вторая суша, согласовалась с ренессансным стремлением к симметрии и, в более общем плане, со средневековым предпочтением упорядоченного и гармоничного творения, но это нарушало два самых важных принципа: что все люди произошли от Адама и что апостолы проповедовали «по всему миру»[103]. Веру в Антиподы в позднем Средневековье можно смело сравнить с сегодняшней верой в существование обитаемых миров в космическом пространстве: эти миры рисовало горячее воображение, но скептицизм отвергал их.

Тем не менее возможность существования Антиподов обсуждалась все более широко. В начале XV века Пьер д’Альи[104], кардинал-реформатор Турени, упомянул об этом в Imago Mundi[105], одном из самых влиятельных космографических трудов того времени, и в двух трактатах, написанных несколькими годами позже под влиянием Птолемея. В своей Historia Rerum Ubique Gestarum[106] середины XV века Эней Сильвиус Пикколомини (будущий папа Пий II) безоговорочно одобрил эту теорию, но затем благочестиво отверг ее, напомнив, что христианин должен отдавать предпочтение традиционной точке зрения (очевидно, такое опровержение не должно восприниматься всерьез). Обе книги сохранились в библиотеке Колумба, и на них видны следы тщательного прочтения. В его время существование Антиподов широко обсуждалось, и в некоторых кругах, особенно в Италии и среди гуманистов, всерьез ожидали их обнаружения. На картах они фигурировали под названием «Геспериды»[107].

Домыслы о существовании земли Антиподов, возможно, были вызваны изучением «Географии» Страбона[108] на Западе. Текст этого труда появился в Италии в 1423 году, и некоторые идеи Страбона широко распространились со времен Флорентийского собора 1439 года, что дало повод для обмена космографическими новостями и для богословских экклесиологических дебатов. Полный перевод «Географии», сделанный Гуарино да Вероной[109], был доступен в рукописи с 1458 года и опубликован в 1469 году. Его особая важность заключалась в том, что в нем неизвестный континент помещался примерно в том месте, где Колумб или кто-либо другой из атлантических мореплавателей XV века мог ожидать его найти: «Возможно, что в этой же умеренной зоне на самом деле есть два обитаемых мира или даже больше, в частности, в непосредственной близости от параллели, проходящей через Афины и пересекающей Атлантическое море». В контексте размышлений Страбона в целом возможно, что это замечание сделано иронически, но ирония, как известно, трудно воспринимается в текстах иной культуры, и современники Колумба восприняли данный отрывок буквально – поразительный факт в свете защиты Страбоном гомеровской картины мира и опровержения космографии Эратосфена. В частности, со стороны Страбона это был вызов мнению Эратосфена о том, что «если бы необъятность Атлантического моря не препятствовала этому, мы могли бы проплыть из Иберии в Индию вдоль той же параллели». Сейчас невозможно доказать, что Колумб читал Страбона, но на картуше карты, приписываемой его брату Бартоломе и известной писателям XVI века, Страбон упоминается наравне с Птолемеем, Плинием и Исидором[110][111].

О том, что сам Колумб рассматривал Антиподы как возможную цель планируемого им исследования Атлантики, свидетельствует вывод одного из комитетов, изучавших его планы: «Святой Августин сомневается в этом». Это намек на сомнение Аврелия Августина в существовании земли Антиподов. Когда Колумб вернулся из своего первого путешествия, то, несмотря на его энергичные заявления о том, что он побывал в Азии, большинство итальянских комментаторов предположили, что он побывал у Антиподов, и готовность принять эту теорию во многих источниках показывает, что она могла быть распространена еще до отплытия Колумба. Очевидно, привлекательность данной идеи для гуманистов была особенно сильной, возможно, потому, что она пользовалась поддержкой авторитетов, широко почитаемых за их место в классической традиции, таких как De Nuptiis Philologiae et Mercurii Марциана Капеллы[112] или комментарии к Цицерону Макробия[113], чья картина мира, по-видимому, в значительной степени основывалась на Эратосфене и прочих авторах, принадлежавших к совершенно иной школе, чем Страбон. Макробий также предположил, хотя и более уклончиво, чем Страбон, что Антиподы как часть суши могли существовать как в Северном, так и в Южном полушарии[114].

Вторая великая теория заключалась в том, что пространство Атлантики занимает обширная территория суши, оставляя относительно меньшую часть поверхности земного шара для промежуточного океана. Птолемей пренебрежительно упомянул расчеты своего коллеги-космографа Марина Тирского, стремившегося расширить границы Азии на восток за пределы, приемлемые для Птолемея. Исходя из этого, Пьер д’Альи предположил, что Антиподы могут быть не отдельным континентом, а прилегать к известной части суши. Д’Альи использовал ряд авторитетных источников, собранных Роджером Бэконом (1214–1292)[115], возможно, с некоторым искажением первоначальных намерений авторов, чтобы предположить, что бо́льшая часть поверхности земного шара покрыта сушей. Таким образом, неизбежным выводом, сделанным некоторыми читателями д’Альи, в том числе и Колумбом, оказалась «узкая Атлантика». Приписывая Аристотелю мнение о том, что «море невелико между западной оконечностью Испании и восточной частью Индии», д’Альи больше опирался на интерпретацию Бэкона, чем на самого Аристотеля, чей текст в данном вопросе двусмыслен и неясен. Но такой авторитет, однажды присвоенный или приписываемый определенной точке зрения, имел огромный вес. Во время своего третьего путешествия Колумб неоднократно цитировал этот текст в подтверждение того, что достиг Азии или вплотную приблизился к ней[116].

Теория узкой Атлантики культивировалась в кругу флорентийского космографа Паоло дель Поццо Тосканелли, чьи взгляды были выражены в письме от июня 1474 года, адресованном через лиссабонского каноника португальскому королю, а затем повторно изложены (хотя достоверность изложения сомнительна[117]) в письме, переданном Колумбу. Тосканелли оценил расстояние от Канарских островов до «Катая» примерно в 9000 километров. По его мнению, такое путешествие, хотя и не слишком благоприятное с точки зрения судоходства по меркам того времени, могло бы закончиться на Антилии (мифическом острове в португальской традиции) или в Японии,