я выступал на запрещённых детских боях, где мерзкие толстосумы делали ставки на сломанные жизни. Под звон монет я искалечил достаточно соперников, чтобы обо мне пошла первая молва. Не помню и дня, когда кулаки не были бы разбиты. Чувство голода и ненависть ко всему окружающему миру стали постоянными спутниками моей жизни.

— Зверство людей порой не знает границ, — следопыт покачал головой. — Как ты выбрался из этого ада?

— Всё решил случай, — ассасин опустил голову. — К десяти годам я уже имел славу чемпиона и прозвище Змеёныш за скорость ударов и ловкие движения на арене. Весь в шрамах и синяках, но гордый собой, я продолжал отчаянно биться за право на существование. Тогда-то меня и заметил коренастый смуглый пират, непонятно каким ветром занесённый в те края. Из жалости или на потеху команде, он предложил буйному мальцу место на корабле, через три дня отправлявшемся бороздить морские просторы. Понятие дружбы мне было чуждо. Я в принципе не доверял людям, не ждал от них ничего хорошего. Только тогда вдруг взял и согласился. Почему? Чёрт его разберёт. Наверное, устал от однообразия. И, знаете, ни о чём не жалею, — он улыбнулся. — Свежий ветер, крики чаек, скрипы мачт… После грязной бойцовской ямы о большем я не мог и мечтать. Даже корабельные обязанности были не в тягость. В моей жизни наступила светлая полоса с отголосками надежды. Я чувствовал себя нужным, я чувствовал себя живым…

Рэксволд сделал небольшую паузу, допивая остатки бренди.

— Что же было дальше? — нетерпеливо спросил юнец, почёсывая искусанную комарами шею.

— Шло время. Восемь лет плаванья по Бескрайнему Морю не прошли зазря. Я не глядя вязал морские узлы, предсказывал шторм по поведению чаек и, конечно же, научился обращаться с холодным оружием. Бывалые матросы использовали сабли, но мне они казались неудобными и слишком длинными. Руки хотели чего-то более лёгкого и манёвренного. Так я открыл для себя кинжалы, оттачивая мастерство в тренировочных пиратских боях. Со временем мне дали добро на участие в абордажах. Мы никого не убивали. Только грабили. Наш устрашающий чёрный флаг заставлял мелкие одиночные суда сдаваться без боя. Серьёзных морских противников и военные эскадры мы обходили стороной. Жизнь била ключом, и в кои-то веки я ни в чём не нуждался. Но всё хорошее рано или поздно заканчивается. В одну злополучную ночь море не на шутку разыгралось и наш корабль налетел на рифы. Не зная, выжил ли кто-нибудь ещё, я очнулся на каменистом берегу, неприветливо встретившем меня жгучим мхом.

— Знакомые места, — признал горное королевство Джон.

— Виверхэль, — кивнул ассасин. — Там и начался новый виток жизни, но со старыми, хорошо знакомыми правилами: зарабатывать себе на хлеб тем, что хорошо умел. Как и любой моряк, я знал, где всегда гремел бардак и требовалась крепкая рука — ноги сами понесли меня на поиски трактиров, коих в ближайшем городе было предостаточно. Уже к вечеру я значился вышибалой в «Бешеном волке». Работа пришлась мне по душе: что могло быть проще, чем бить морды и выкидывать пьяных дебоширов на улицу? В общем, серые будни маленького прибрежного городишки. Но один день мне запомнился чертовски хорошо. Мы уже закрывались, когда в помещение ворвался пират с клинком наперевес. Он хотел разжиться суточным заработком трактира и явно не собирался отступать. Я попробовал решить проблему мирно, но грабитель даже не стал меня слушать. Завязалась драка. Пробил час, когда упорные тренировки наконец пригодились. Мой кинжал угодил ему прямо в сердце. Пират осел и выронил саблю. Я до сих пор помню его крик и застывший в глазах ужас. Когда впервые отнимаешь жизнь у человека, это сложно забыть.

На лице Рэксволда промелькнула едва заметная печаль перед тем, как он продолжил свою историю:

— Со временем жизнь обычного вышибалы мне наскучила. Хотелось уверенно стоять на ногах и видеть перспективы, а ежедневная однообразица со скромным жалованием этому не способствовала. Однажды, соблазнившись наградами за бошки местных разбойников, я, и сам того не ведая, ступил на тернистый и опасный путь ассасина. Поначалу был просто охотником за головами. Действовал тихо и скрытно: надеяться на помощь не приходилось, а бандиты редко ходили по одному. Но это не помешало мне вырезать всех ублюдков в округе. Работа закончилась, и я двинулся дальше. Путешествуя по побережьям горного королевства и истребляя разбойников, я заслужил репутацию неплохого убийцы. Вместе с ней пришли и первые заказы на особо опасных преступников. Большинство из них кочевало по континенту, и я не раз покидал Виверхэль — оплата того стоила, да и странствия помогали сменить обстановку. А за одним подонком — капитаном пиратского судна «Чумная лилия», за которым тянулся след из мёртвых торговцев и потопленных кораблей аж от песков Аль Херона, даже пришлось отправиться на далёкие острова. Когда его песенка была спета, в каюте на столе я обнаружил свиток на неизвестном языке и, не знаю зачем, захватил его с собой. Все, кто имел хоть какую-то власть на Грозовых Островах, очень хотели прибрать эту вещицу к рукам. Меня дважды пытались убить местные пираты. Я не понимал шумихи вокруг странного клочка бумаги, пока не вернулся в Виверхэль и не нашёл того, кто смог перевести часть иероглифов. Свиток вещал о первом короле Эльтарона… И им оказался вовсе не Ульфрик де’Монте. Корни истории лесного королевства уходили намного глубже. Я долго искал любые доказательства написанного, но всё было тщетно. Судьба просто смеялась надо мной. Потеряв надежду и почти что сходя с ума, я в отчаянии спалил рукопись и решил снова вернуться к наёмным убийствам. Оставалось лишь пополнить припасы перед долгой дорогой. Именно тогда у старого лавочника я увидел интересную монету, затесавшуюся среди остальных. Чем дольше я смотрел на неё, тем больше понимал: паскудная судьба играет со мной в какую-то извращённую игру. И я принял её вызов. Мой интерес вспыхнул с новой силой. Спустя неделю я вернулся на родину, чтобы получше изучить легенды и предания Эльтарона, лишь подтвердившие мои догадки. Ну а финал истории ты уже и так знаешь.

— Вот это да, — медленно и тоскливо протянул Алан. — А я-то думал, у меня жизнь тяжкая.

— Надеюсь, ты найдёшь свои сокровища, — грустно сказал Джон. — Это твой шанс начать всё сначала, перестать проливать кровь.

— Ты думаешь, я могу измениться? — ассасин внимательно посмотрел на следопыта. — Я палач, годами вырезавший жалкие душонки из самых ничтожных и прогнивших людей. В погоне за известностью и золотом, я делаю мир лучше, но сам лучше стать уже не смогу. Слишком поздно…

Джон посмотрел в его карие глаза. Похоже, Рэксволд ни на толику не сомневался, что тень мальчугана, дерущегося за жизнь, давно растворилась в холодных лучах славы убийцы. Но всё же… он пытался сохранить свой моральный облик.

— А что, если ты заблуждаешься? — предположил следопыт. — Что, если судьбой для тебя уготована иная участь?

— Не думаю, — с едва уловимым оттенком печали ответил ассасин. — Для вас же богатства станут ключом к новой жизни. Независимо от их количества, никто не останется в обиде. Мы всё поделим поровну. Когда растёшь в бедности и одиночестве, начинаешь больше ценить в людях добро, чем содержимое их кошельков. Это более редкая валюта. Поверьте, я видел достаточно, чтобы принять сказанное за истину, — он лениво встал, потянулся и двинулся в сторону леса. — Доедайте. Гляну пока, что там впереди.

Услышанное натолкнуло Джона на мысль, что ассасин затеял путешествие вовсе не ради сокровищ. Он бежал от самого себя.

* * *

Нищие — призраки любого большого города. Невзрачные тени, наблюдающие из закоулков за людьми, что их даже не замечают, а если и видят, то обходят стороной, словно прокажённых. И Басторг не был исключением… Близился вечер, когда у его главных ворот появился босоногий бродяга: замызганная рваная одежда, падавшие на плечи грязные волосы и огромное родимое пятно, что коричневело на правой стороне лица. Такого уродливого оборванца сроду не пустили бы в город, но ветхий пропуск местного жителя, оставшийся со времён лучшей жизни, делал его частью общества, поблёкшим кусочком яркой мозаики.

Опираясь на клюку, нищий проковылял через арку и остановился перед переполненной людьми площадью: приезд новых торговцев подлил масла в огонь ярмарочных страстей, а тёплая погода выманила из домов даже самых ленивых лежебок.

— Меченый вернулся! — подлетевшая толпа шумной ребятни принялась скакать вокруг бродяги. — Меченый! Меченый! — показывая языки, дразнились дети.

— Брысь! — оборванец