— А не рановато ли тебе? — усомнился Бекназар-трубач.

— Да что вы! — закричали куклы. — Качал-батыр у правителя такое представление устроил, что до сих пор весь город говорит об этом.

— И то верно, — согласился Бекназар-трубач.

— Ну, значит, решено, — сказал Ориф-глашатай.

И Качал-батыр стал собираться.

Он выбрал три длинных шеста, два потолще, один потоньше, взял шёлковую лестницу, сунул в карман платочек, вышитый Бичихан, и позвал друзей-мальчишек из соседних домов. Друзья взвалили шесты на плечи и следом за Качал-батыром прошли на самую середину базарной площади.

Дети, толкавшиеся по всему базару, раньше всех догадались, что предстоит интересное зрелище. Они сбежались со всех сторон и кричали друг другу:

— Эй, скорее сюда! Качал-батыр идёт! Качал-батыр пришёл!

А Качал-батыр вышел, посмотрел вокруг и сказал людям:

— Мои друзья и учителя разрешили мне сегодня дать для вас первое представление. Но прежде чем начать, я прошу вас расположиться так, чтобы всем было видно. Самые маленькие останутся в середине круга. За ними пусть встанут подростки, позади них взрослые, потом те, кто сидит на ослах, а ещё дальше те, кто сидит на лошадях и на верблюдах…

В толпе зашумели. Нашлись и такие, что стали ворчать, но, когда все разместились так, как посоветовал Качал-батыр, всем стало очень удобно и воцарилась тишина.

А он тем временем подошёл к ученикам духовной школы — медресе. Они стояли кучкой, и у каждого на голове была маленькая чалма. Качал-батыр поклонился им, попросил их снять головные уборы и одолжить ему до конца представления. Ученики охотно выполнили его просьбу, размотали чалмы и помогли Качал-батыру скрутить из них длинный прочный канат.

Качал-батыр привязал к нему шёлковую лестницу, натянул канат на двух шестах, третий взял в руки, взбежал по лестнице, поклонился народу и, балансируя шестом, легко пробежал по канату вперёд и назад. После этого он добежал до середины каната, подпрыгнул и, перевернувшись в воздухе, снова встал на верёвку. Потом бросил шест, достал из кармана платочек, завязал глаза и так ещё дважды пробежал по канату. Затем стал прыгать на правой ноге, потом на левой, а напоследок поймал две чашки, брошенные Мамаджаном, сунул в них ноги, как в башмаки, и в них прошёлся по канату.

Площадь гудела от восторга. Все смотрели снизу вверх на Качал-батыра, а он смотрел вниз, и ему оттуда, с каната, была видна вся площадь.

Вдруг он увидел всадников, приближавшихся со стороны Бай-махалли. Когда всадники подъехали поближе, Качал-батыр узнал Абдурахманбека и Турачу. Их сопровождали десятка два стражников.

Всадники с разгона врезались в толпу, расталкивая людей. Вот они уже совсем близко подъехали к месту представления. Качал-батыр подпрыгнул, схватил в руки обе чашки и запустил их — одну в правителя, другую в Турачу. Потом он ловко, как обезьянка, спустился на землю и скрылся в толпе.

Мышеловка

Неподалёку от Ширинсая на несколько вёрст тянулись камышовые заросли. Там всегда стояла непроходимая топь, и нога человека годами не ступала в эти гнилые места. Шомамат-ата решил, что нет на свете лучшего места, чтобы укрыться от правителя и его слуг. Он нашёл небольшой островок среди топи, построил там камышовый шалаш и зажил в нём. Днём он грелся на солнышке и мастерил новых кукол, а по ночам тайными тропинками пробирались к нему друзья, приносили пищу и новости.

Чего только не делал Абдурахманбек, чтобы найти кукольника, и всё же все поиски оставались тщетными.

Наср-волк недаром слыл лучшим сыщиком в Ширинсае. Он тайно поселился возле дома кукольника и целый месяц днём и ночью следил за всем, что там происходит. И вот однажды в лунную ночь он заметил, как из дому с большой корзиной в руках и со своей обезьянкой вышел Эрназар. Наср-волк, крадучись и прячась за углы домов, пошёл за ним. Когда они подошли к реке, сыщик догадался наконец, где скрывается старый кукольник.

Догадаться-то догадался, а вот пробраться туда с отрядом конных сарбазов всё равно было невозможно, потому что тайных тропинок среди топи никто не знал, а в гнилом болоте и люди и лошади непременно погибли бы.

Долго думал Наср-волк, как расправиться с Шомаматом, и наконец предложил Абдурахманбеку сжечь кукольника. Абдурахманбеку понравился такой совет.

И вот, выждав ветреного дня, конные сарбазы с горящими факелами в руках прискакали на берег реки и подожгли камыши. Ветер раздул пламя. С гулом и завыванием оно двинулось прямо к острову Шомамата.

Старик не растерялся. Он выгреб горячие угли из очага, раздул огонь и сам подпалил камыш на своём островке. Пламя дочиста вылизало камыш и траву вокруг шалаша. Теперь повсюду лежала одна зола. Сгорел и шалаш кукольника, но зато, когда огонь, пущенный сарбазами, подошёл к островку, там гореть уже было нечему, и Шомамат-ата остался невредимым. Но скрываться там было уже трудно. Всё стало видно как на ладони.

Как-то Шомамат-ата пошёл к речке напиться. Он склонился над водой, увидел своё отражение и отшатнулся: из речки на него глядел худой обросший человек с чёрным лицом. Шомамат сперва испугался, а потом понял, что это сажа и копоть, которыми был покрыт весь остров. Шомамат решил искупаться и смыть с себя эту грязь. Он разделся, вошёл в воду и заплыл на самую середину реки. Вот тут-то и заметили его сарбазы Абдурахманбека. Они тоже попрыгали в воду и схватили старика. Шомамат долго отбивался, нырял, но силы его покинули. Сарбазы накинули на шею кукольника верёвку, скрутили его, привязали к коню и помчались к правителю докладывать о неожиданной удаче.

Месть

Абдурахманбек очень обрадовался победе над кукольником.

Он приказал бросить его в темницу. Щедро наградил Наср-волка и сарбазов за верную службу.

Недолго думая Абдурахманбек приказал сарбазам снова зажечь факелы. И вот среди ночи раздались на улицах Факир-махалли конский топот и крики, языки пламени осветили тёмные дома. Вот вспыхнула одна постройка, другая, третья… Ветер перебрасывал огонь с крыши на крышу. Разбуженные среди ночи жители вскакивали с постелей, выгоняли на улицу скот, вытаскивали добро, седлали ишаков и верблюдов и спешили уйти подальше от горящего города.

Стон и плач до утра стояли в Факир-махалле, а когда взошло солнце и осветило улицы, всё тут было пусто и тихо. Только ветер гулял по сгоревшей дотла Факир-махалле, гонял пепел и сажу,