Шрифт:
Закладка:
Миндаугас и вовсе стоял задом, что-то высматривая в духовке.
– Вы что, не рады, что ли? – сделал вид, что обиделся, Шура.
– Ну почему же, – возразила подруга детства, – мы счастливы! – И спросила у своего помощника: – Правда, Морис?
– Естественно, – не спеша ответил тот, закрыл духовку и наконец повернулся.
– Что там у тебя? – спросил Шура.
– Пирог.
– С мясом?
– Нет, грушевый.
– У-у-у, – протянул Наполеонов тоном обиженного пса.
– Не укай, – строго сказала Мирослава, – мясо будет тебе в виде жареной утки с яблоками.
– Целая? – проглотил слюну Наполеонов.
– Что целая? – лениво переспросила Мирослава явно с одной-единственной целью – поддразнить обожающего поесть друга детства.
– Утка! – воскликнул он нетерпеливо.
– А ты что, собираешься съесть её целиком? – недоверчиво спросил Морис.
Мирослава усмехнулась:
– Ты всё ещё сомневаешься в возможностях нашего друга?
Морис ничего не ответил, а Шура пробурчал:
– Вам, так уж и быть, я немного оставлю.
– Спасибо, благодетель, – фыркнула Мирослава и скомандовала: – Марш в ванную!
– Иду-иду, только скажи, с чем будет салат?!
– Салат итальянский с филе индейки. Но вообще-то мы хотели оставить его на утро.
– На утро так на утро, – уныло согласился Наполеонов и проговорил, переводя умоляющий взгляд с Мирославы на Мориса: – Но можно я хотя бы одну ложечку съем, только чтобы попробовать?
Детективы расхохотались. И Наполеонов решил, что, судя по их доброму смеху, ему не будет отказано в его, как он считал, наискромнейшей просьбе.
Всю утку Наполеонову, конечно же, осилить не удалось. Да и место для салата в животе надо было оставить.
Большой пушистый кот Дон сидел на подоконнике, умываясь после ужина, состоящего из порции отварной индейки, время от времени поглядывал на Наполеонова то ли с удивлением, то ли с жалостью.
А Шура тем временем перешёл к пирогу. Первый кусок он съел молча, после второго решил похвалить Мориса:
– Пирог у тебя сегодня удался как никогда.
– Вообще-то, Морису всегда всё удаётся, – заметила Мирослава.
– Ну да, ну да, – согласился Шура.
По опыту он знал, что спорить с подругой детства себе дороже. К тому же на этот раз она была права, вне всяких сомнений. Морис был отменным кулинаром. Да и всё другое спорилось у него в руках. И голова была что надо.
«Повезло Славке», – привычно подумал он и решил блеснуть своей эрудицией.
– У меня был один приятель, – начал он издалека, – родом с Витебщины.
– Из Белоруссии? – уточнил Морис.
– Точно! Вот такой парень, – Наполеонов поднял большой палец, – и башковитый, и добрый. Так вот, он мне рассказывал, что у них нельзя срубать грушу, потому как местные жители уверены: под грушей отдыхает Богоматерь, когда спускается с небес на землю.
– Всё может быть, – согласился Морис.
А Мирослава добавила:
– Сербы вообще говорят: «Грушенька – моя церковка».
– Хорошее дерево, – кивнул Наполеонов.
– А по мне, так все деревья хорошие, – проговорила Волгина, – не то что люди…
– Тут не поспоришь.
– Шура, – спросила Мирослава, – а ты что, все текущие дела закрыл?
– С чего ты взяла?
– Приехал ты сегодня рано.
– Я действительно практически все текущие дела отправил в суд. Но сейчас тоже расследую убийство.
– Кого же убили?
– Не поверишь, процентщицу!
– Почему же не поверю. Ростовщичество – опасное занятие, – проговорила Мирослава.
– Угу, только все банки этим занимаются, – хмыкнул Наполеонов.
– Им государство делать это не запрещает.
– Точно! Так и выдавали бы свои кредиты тем, кто к ним обращается! Так нет же, названивают без конца честным людям! От работы отрывают! На нервы действуют! У президента и то нервы сдали, и он велел им прекратить сосать кровь хотя бы из пенсионеров до гробовой доски.
– Шура, я разделяю твою точку зрения. Но, насколько я поняла, твоя процентщица не была банковской служащей.
– Не была, – не стал отрицать Наполеонов.
– И что, есть подозреваемые?
– Есть, – уклончиво ответил Шура.
– Надеюсь, что не Родион Раскольников, – мрачно пошутила Мирослава.
– Представь себе, что нет!
– Ладно, не хочешь говорить, не говори. Но если понадобится помощь…
– Не понадобится, – не дал он ей договорить. – Там делов-то – всего ничего! Дня через три всё завершу, – преувеличенно оптимистично выдал Шура.
– Экий ты скорый, – усмехнулась Мирослава.
– Да, я такой! – выпятил грудь Наполеонов и, посмотрев грустными глазами на оставшийся на блюде пирог, вздохнул и отодвинул свою тарелку, понимая, что больше ему не съесть ни кусочка.
Морис и Мирослава обменялись понимающими улыбками.
Шура сделал вид, что не заметил этого, и проговорил как бы между прочим:
– Я тут на досуге заинтересовался обычаями и традициями средневековой Японии.
– Да что ты говоришь?! – сделала вид, что удивилась, Мирослава.
Морис же вообще никак не прореагировал на сообщение друга.
«Ну, погоди, – решил Наполеонов, – сейчас я тебя, голубчика, припечатаю! И будешь ты у меня как печатный пряник».
– И что же интересного ты узнал о средневековой Японии? – спросила тем временем Мирослава.
– О! Массу всего, о чём до сих пор даже и не подозревал! – вдохновенно откликнулся Шура. – Вот, например, о браке! Вы знали, что в Японии существовал матрилокальный брак?
– Вообще-то, нет, – несколько растерянно ответила Мирослава.
– Так вот, именно матрилокальный брак в десятом веке стал преобладать в Японии. И назывался он – сёсэйкон, мукоторикон.
– Как-как? – переспросил Морис.
– Сёсэйкон, мукоторикон, – снисходительно повторил Наполеонов. – Вообще-то этот брак особенно часто практиковался с седьмого до четрнадцатого века.
– И в чём его суть?
– А в том, что жениха для дочери выбирали её родители, новоиспечённый супруг после заключения брака перебирался в дом жены. При этом женщина, вступив в брак, фамилию не изменяла.
– Я тоже не собираюсь, – почему-то сказала Мирослава.
– Кто бы сомневался, – ответил Шура. – Но тем не менее дети носили фамилию отца.
– Угу, – как бы соглашаясь, обронила Мирослава.
– Родители жены, – продолжил Шура, – принимая в дом зятя, принимали на себя и полную заботу о нём.
– Удивительно!
– Ничего удивительного, – пожал плечами Наполеонов, – такими были тогда японские обычаи.
– А как же самураи?
– Не всем быть самураями! И вообще, не перебивай!
– Ладно.
– Слушайте дальше. В Хэйан соблюдались свадебные обычаи в виде объявления о вступлении в брак и переселения в дом жены. Это называлось токороараваси. Только не переспрашивай! – метнул он грозный взгляд в сторону Мориса.
– И не собирался, – ответил тот.
– Так вот, – умиротворённо проговорил Шура, – дальше следовала церемония расставания молодожёнов после брачной ночи. Называлась она кину-гину-но фуми.
Оба детектива отчего-то вздохнули.
– Дальше самое интересное, – хмыкнув, приободрил их Наполеонов, – в первые три дня тесть и тёща ложились спать, держа в руках обувь зятя!
– Это ещё зачем? – в один голос воскликнули детективы.
Шура посмотрел на них жалостливым взглядом
