— Как же так… Серый…

Неожиданно Серега открыл наполненные болью глаза и тихо произнес, с трудом разлепив спекшиеся губы:

— Сумка… в… НВД… беги! Это бандиты…

Глаза его закатились, и голова бессильно свесилась. Матвей в отчаянии начал тормошить друга, тихо причитая.

— Серег! Ты чё? Серый… Я… сейчас, Серый! Я в больницу, потерпи, друг…

Внезапно над головой Матвея раздался удивленный голос:

— А ты кто еще такой?

Матвей в испуге резко оглянулся. В проеме двери стоял крайне изумленный главарь. Несколько долгих секунд они ошарашено смотрели друг на друга. В это время из цеха раздался встревоженный крик крепыша:

— Кожух! Там еще машина! Кто-то здесь еще есть!

Понимание возникло на лице главаря, и он тонко усмехнулся. Слегка повернув голову, крикнул в ответ:

— Ага! И он как раз тут!

«Сейчас я тут лягу… вместе с Серым», — возникла и застыла гранитным надгробьем простая мысль. И вместе с ней в теле Матвея взорвалась адреналиновая бомба.

Неожиданно для себя самого, он схватил биту и со всей мочи саданул главаря торцом в живот. На лице главаря появилось удивление, и он со стоном сложился пополам. А Матвей тем временем, не останавливая движение биты, перевел ее в размах и с удовольствием, поразившим его самого, вляпал ее точно в лоб, появившемуся за спиной главаря Крепышу. Бита с отвратительным звуком соприкоснулось с его головой, отбросив крепыша назад.

Тяжело дыша, Матвей, держа обеими руками биту, стоял над двумя стонущими телами. Челюсть сводило от мышечного спазма, а мышцы просили дальнейшего движения. Ненависть туманила взгляд, и Матвей медленно занес биту над смотрящим на него снизу вверх главарем. Все было предопределено — и главарь понял, что Матвей сейчас его ударит и, возможно, убьет.

Понимал это и Матвей, но ничего не мог поделать со своим чувством — он мог, а главное хотел, сейчас убить этого человека. За смерть друга, за свой страх и за все то, что олицетворял собой этот бандит. Какая-то коллективная родовая память заставляла его совершить самосуд, защищая устоявшийся уклад. Это был враг, покушающийся на все то, что общество строило с таким трудом. А врага требовалось уничтожить!

Главарь отвел глаза, и Матвей перехватил биту для последнего удара. В это время из глубины цеха раздался голос Николая.

Матвей мгновенно покрылся холодным потом — он забыл про третьего! Бита выпала из ослабевших пальцев, при этом все же попав главарю в голову, и Матвей поддался второму постулату выживания — бежать, спася свою шкуру.

Он метнулся к выходу, перескочив через слабо шевелящегося крепыша, долю секунды поколебался и развернулся вправо. Инстинкт требовал поиска укрытия, и Матвей побежал в глубь цеха. Обогнув здание, он неожиданно уперся в большой металлический шкаф, покрашенный облупившейся синей краской. Поверх нее был прикреплен, столь же облупленный металлический указатель с надписью — «ОСТОРОЖНО! Насос высокого давления».

«НВД! — взорвалась в голове шальная мысль, — Серый говорил о НВД, а это и есть — насос высокого давления!» Не отдавая себе отчета, он потянул за дверцу и в руки ему упала небольшая, но очень плотно набитая спортивная сумка.

Он взял ее за ручки, выпрямился и тотчас рядом с головой Матвея, в шкаф с диким звоном впилась пуля!

Оглушенный Матвей ошалело развернулся и увидел стоящего на углу здания Николая. Их разделяло метров двенадцать, и Матвей с четкость разглядел и беспощадные глаза Николая, и дуло пистолета, направленного на него. Матвей прижал сумку к груди и зажмурил глаза, ожидая выстрела и неминуемой смерти.

Раздался сухой щелчок, Матвей приоткрыл один глаз. Николай недоуменно смотрел на пистолет в своей руке. Затем жестко усмехнулся, снова направил пистолет на Матвея и, совершенно неожиданно для него сделал губами звук, имитирующий выстрел:

— П-ф!

Затем опустил ствол и спокойно посмотрел на Матвея. В его глазах не было никаких особых чувств — только любопытство профессионала. Он был убийцей, но убивал только по мере «производственной» необходимости. Сейчас, из-за глупой осечки, у жертвы появился шанс — а это было гораздо интересней!

Все это вихрем промелькнуло в голове Матвея, оставив только одну здравую мысль — он жив и убийца пока не будет его убивать. Мгновенно развернувшись, он, так и не выпуская сумку из рук, рванул вглубь цеха. Николай несколько секунд смотрел ему вслед, затем жестко усмехнулся и пошел помогать своим пострадавшим подельникам.

Глава 4

«Бежать! Бежать и не останавливаться!» — мысль взбесившимся метрономом билась в голове Матвея. И он бежал, бежал так, как не бегал никогда в жизни. Модные, но совсем неудобные туфли подворачивались на многочисленных обломках бетона и кусках кирпича, он поскальзывался на каких-то мерзких ошметках, цеплялся за косяки многочисленных проемов и дверей — но бежал. Глаза цепко глядели вперед, легкие исправно прокачивали затхлый воздух, ноги поршнями толкали тело вперед. Весь организм Матвея сейчас работал в единой связке, подчиняясь одной цели — спастись.

По нему стреляли! Это было невероятно. Мог ли он этим утром предполагать, что к вечеру будет нестись запутанными коридорами заброшенного завода спасая свою жизнь? Он, никогда в жизни не участвующий в каких-либо криминальных событиях? Не имеющий ни одного привода в милицию и ни разу не участвующий в каких-либо драках?

Матвей всегда гордился своим умением обходить острые углы в общении. В школе, еще сопливыми пацанами они, бывало, и отстаивали свое мнение кулаками, но, сколько помнил себя Матвей, лично он старался избегать ситуаций, приводящих к рукоприкладству. Достаточно умный, он умел выбирать и, что немаловажно, привязывать к себе таких друзей, дружба с которыми надежно защищала его от посягательств.

Так и жил он, переходя из класса в класс в школе, а затем из курса на курс в институте, постоянно лавируя в поисках компромисса. И достиг в этом практического совершенства.

С годами это превратилось в навязчивую фобию — как бы кого не обидеть, не задеть нечаянно. Он понимал, что трусоват и, как ни странно, это понимание облегчало ему жизнь — там, где иной пытался пробить головой стену, доказывая свою отвагу, он, зная истоки такого поведения, находил способ достичь желаемого другим путем.

К сожалению, жизнь в школе и в институте почти не готовит молодого человека к встрече с жесткой правдой жизни — то, что кажется милой чертой добропорядочного и миролюбивого юноши, в реалиях нашего жестокого мира, с его требованиями