в калейдоскоп слов, образов и мест. И только когда группа вывернула из-за какого-то большого здания, усилиями уставших педагогов была согнана на площадь, тогда маленькому Матвею и открылось это дивное творение Фальконе.

На фоне громады Исаакиевского собора огромный и надменный Петр, восседая на таком же могучем коне, указывал куда-то за стылую Неву. Серое, свинцовое небо усиливало этот суровый образ. Матвей замер, потрясенный до глубины души. Ничто другое после этого случая не оставило такого следа в его памяти.

И этот конь… Для десятилетнего мальчика, еще невеликого ростом, все вокруг кажется большим — и люди, и дома, и деревья. Но конь под Петром, а это был именно конь, имеющий все признаки самцовости, показался Матвею просто невероятно, нереально огромным. Валы могучих мышц опоясывали прекрасные формы коня. Глядя снизу вверх, мальчик почти не видел Петра, но прекрасно рассмотрел всю конскую анатомию. Так и стоял, открыв рот, провинциальный мальчик Матвей, на продуваемой и промозглой Сенатской площади славного и героического Ленинграда-Петербурга.

Именно с тех незапамятных пор и представлял себе Матвей коня под собой только под стать этому красавцу. И сколько бы он ни видел в своей жизни лошадей, коней, пони и других подобных скакунов из отряда непарнокопытных, семейства лошадиных, все они казались ему жалким и слабым подобием того самого петровского коня… Уже много позже он узнал, что прообразом для Фальконе стали две лошади орловской породы, Каприз и Бриллиант из императорских конюшен.

Вот и сейчас, сидя за рулем пусть и не самого мощного представителя америкосовской корпорации «Форд», Матвей представлял себя лихим наездником.

Сто двадцать лошадиных сил под капотом помогали ему увериться в этом. А шестискоростная автоматическая коробка передач усиливала удовольствие от управления этой самоходной повозкой. Матвей с наслаждением, подпевая какой-то бодрой мелодии из автомобильного приемника, вел машину в плотном городском потоке. Он зорко всматривался в зеркала, выглядывал окошки в потоке и смело перестраивался. Ему казалось, что все это он делал элегантно и красиво.

Когда-то давно, кто-то очень уважаемый, хотя он уже и забыл кто это был, сказал ему, что правильность управления в потоке проверяется тем, что никто вокруг не тормозит от твоих маневров. И с тех пор Матвей проверял правильность своих решений именно этим тезисом.

Поток автомобилей остановился на красный сигнал. Матвей огляделся — слева и справа скучали, пережидая докучливое препятствие, его случайные соседи. Слева — ярко накрашенная девица на, как он успел разглядеть, синем женоподобном «Раве 4». Девица была так себе, к тому же правый руль приблизил ее на неприятно близкое расстояние, и Матвей отвел глаза. Справа, в легко узнаваемом силуэте родного вазовского седана — седоголовый мужчина, неодобрительно изучающий глазеющего по сторонам Матвея. Матвей усмехнулся и помахал ему рукой. Тот поморщился и сжал губы, и тотчас же из-за его головы показалось сморщенное лицо пассажирки, судя по всему, жены. Она поглядела еще суровее, и Матвей от неудобства чуть подал машину вперед. Тотчас это же сделала и соседка слева, чуть позже это сделали и все окружающие Матвея машины.

Наступил тот трепетный момент перед сменой сигнала светофора, который каждый водитель умел предчувствовать — нога подрагивает на педали тормоза, готовая мгновенно перескочить на педаль газа, а глаза ловят последние миллисекунды.

Но едва Матвей напрягся, приготовившись стартовать в числе первых, раздалась мелодия мобильного телефона. Матвей вздрогнул и рефлекторно убрал ногу с педали. Тотчас загорелся зеленый фонарь, и сзади раздались истошные сигналы. «Что такое доля секунды? Это время, прошедшее с того момента, когда загорится зеленый свет светофора до сигнала сзади стоящего автомобиля», — мимолетно вспомнилась Матвею заезженная философская шутка. Матвей все же тронулся, боковым зрением пытаясь посмотреть на экран лежащего на панели телефона. Выходило неловко, он бросил эту попытку и поехал быстрее.

Только на изрядном расстоянии от перекрестка он нашел местечко для парковки и взял истошно вопящий все это время телефон. На экране светилось — «Серый. Работа». Матвей вздохнул и нажал на прием.

— Ты чего трубку не берешь? — услышал он возмущенный рев Сереги.

Матвей отодвинул трубку и после паузы пробормотал:

— Я, блин, перекресток проезжал…

Серый неожиданно быстро успокоился и продолжал уже более ровно и серьезно.

— Ладно, хрен с ним… Слушай, старина… тут такое дело — я сегодня «посылку» везу в контору одну… «посылка» тяжелая… очень. Так вот — сейчас звонит мне замдиректора и говорит, что ее нужно по другому адресу везти, типа клиенты попросили. А по навигатору выходит, что это «оловяшка», завод наш старый. Причем та часть, которая давно не работает… Я шефу звоню — не отвечает… и, как назло, напарник мой, Толян, сегодня приболел — один я. Что-то мутновато это все… ты ведь на колесах?

Матвей напрягся. Что-то тревожное послышалось ему в спокойном голосе Сереги. Так же серьезно он ему и ответил:

— Да. На служебной…

Серый продолжал, едва дав Матвею ответить.

— Давай подъезжай сюда, а? К старой проходной, где бати наши работали… я тебя дождусь, потом вместе пойдем, хорошо? В конторе я тебя отмажу, если что…

Матвей помолчал, прикидывая маршрут движения.

— Конечно, Серег! Я сейчас на Ленина, развернусь — и к тебе. Минут через пятнадцать буду, если без пробок…

Серый с явным облегчением, но несколько натянуто рассмеялся.

— Ну и слава богу! Давай жду, братан!

Матвей несколько минут сидел, бездумно разглядывая заставку на телефоне. От благостного настроения не осталось и следа. Он нутром почувствовал, что именно в этот момент колеса его судьбы изменили свое направление.

С ним иногда такое случалось — не особенно суеверный, иногда он вдруг становился восприимчив к мировым потокам. И тогда будущее, холодным и щекотным потоком сползало по затылку, размазываясь по спине. Естественно, он не знал и не видел этого своего будущего, но понимал, что изменения начинались именно в эту минуту…

Он тяжело вздохнул, принимая эту новую реальность, глянув в зеркало включил передачу и снова влился в равнодушный поток автомобилей, бесконечной лентой опоясывающий вечно спешащий город.

Глава 2

«Опытный оловянный завод», в народе просто «оловяшка» был зачат еще в далеком предвоенном сороковом году. И если бы не война, разом перемешавшая всю промышленность СССР, строился бы неспешно и, наверное бы более продуманно. Но поток эвакуации на восток страны, частично осевший в городе, заставил начать производство нужного военного металла практически в поле.

Как и многие заводы того времени, цеха строились вокруг уже работавших станков и печей. А затем, собственно, и эта часть города строилась уже вокруг завода. Теми же