Немытевскому пришлось долго уговаривать подсобных рабочих, ни в какую не желающих возиться с «этими вонючими гробами», чтобы они помогли ему лишь вскрыть ящик и стащить тяжелую крышку. Только когда он «позолотил руку» старшего из них, парни быстро расправились с витиевато закрученной крышкой и покинули подвал, заполнившийся запахам серы и других, трудно поддающихся описанию «ароматов».

Профессор остался один. Взобравшись по приставной лесенке на ящик, он стал вынимать куски настенной живописи, обернутые войлоком и хлопковым волокном. Каждый слой фресок был тщательно проложен сухим камышом, войлоком, и даже досками, поэтому извлекать их из ящика было делом непростым.

Профессор при этом стал чихать, причем так активно, что чихание не прекращалось несколько минут. Видимо, в ящиках среди всевозможных присыпок для сохранения фресок, использовали какое-то вещество или реагент, но увлеченный делом Немытевский этого не замечал. И ничего не написал об этом в своем отчете. «И напрасно, – подумал Ремизов, внимательно вчитываясь в текст отчета, – кто же знает, чем музейные мастера, среди которых был даже профессиональный химик, посыпали фрагменты фресок?»

Интерес, который испытывали к китайским фрескам, был огромен. Ведь информация, зашифрованная в рисунках, иероглифах, символах и других изображениях, накапливаемая веками, могла быть поистине неоценима. Кто-то мечтал найти зашифрованную формулу вечной молодости, силы или власти, которую великий Будда мог оставить потомкам именно таким способом. Другим найденные раритеты могли принести известность и славу…

А профессор Немытевский мечтал найти список Чжана. Все остальное – деньги, почет, признание – было уже вторично. Его интересовало только содержание списка. «Главное найти и понять, что же великий китайский путешественник обнаружил такого, что смог удержать в тайне от всемогущего императора Уди на протяжении многих лет, – писал в своем отчете профессор Немытевский. – Что за тайну он пытался сохранить? Кому он собирался ее открыть»?

Однако Ремизову, которого чтение записей затягивало все больше и больше, стало совершенно понятно, что столь любимые профессором фрески сыграли с ним злую шутку. Так или иначе – от сильных реагентов, с помощью которых фрески отлепляли от стен, или же из-за чего-то другого, – фрески стали причиной болезни профессора, а впоследствии и его гибели.

Глава шестая

Санкт-Петербург,

весна 201* года

Приезд Гюнтера затягивался. Марина в последнее время, возможно из-за ненастной и сырой погоды, стала чувствовать недомогание. Она все больше сидела дома, поменьше стараясь выезжать куда-нибудь в центр или на работу, тем более что больничный лист ей продлевали без проблем.

Гюнтер звонил часто, интересовался здоровьем и на вопрос: «Когда вернешься?» обещал, что в самое ближайшее время заскочит на несколько дней в Питер перед тем, как отправится в экспедицию. Но это время пока не наступало. Зато Марина теперь могла часами валяться в постели, смотреть телевизор и читать книги. Даже мама не ворчала и не придиралась, а только чаще стала приносить к ней в комнату поесть чего-нибудь вкусненького, хотя раньше этого никогда не делала. Ее, как медика, немного беспокоили анализы крови дочери, которые Марина делала каждые десять дней, поэтому она старалась создать для единственной дочки и будущего ребенка идеальные условия.

Пользуясь свободой и отсутствием всяких неотложных дел, Марина обзвонила всех подруг и приятельниц. Позвонила также своим друзьям по «алтайским приключениям» – Тимофею Морозову – телохранителю олигарха Троеглазова, с которым они вместе искали загадочную Сигору, и Володе Тарасову, благополучно вернувшему их из этого трагического путешествия благодаря своим милицейским связям[1].

У Тимофея жизнь, что называется, била ключом по крепко прилаженной на исполинских плечах голове, которая выдерживала удары и посильнее. Он тоже обещал в самое ближайшее время навестить ее, как только из Германии вернется ее любимый бюргер, и за рюмкой чая рассказать последние московские новости. А вот у Тарасова новости были покруче – он баллотировался на выборах на пост мэра Зубовска, и, судя по всему, имел неплохие шансы на победу.

С Катей, с которой они уже год были женаты, как только завершатся выборы, они планировали посетить Петербург. В общем, все у всех было хорошо. Это и радовало Марину, и немного огорчало, потому что по опыту она знала, все хорошее имеет обыкновение заканчиваться в самое неподходящее время. Чтобы невеселые мысли зря не лезли в голову, Марина решила поинтересоваться проектом, которым сейчас занимался Гюнтер.

Пока он жил в Петербурге, Клара Кейдер всю необходимую информацию пересылала по электронной почте. Иногда Гюнтер звонил ей, они что-то обсуждали по телефону, и большую часть информации по проекту заносил в их общий с Мариной компьютер. И хотя Марина никогда не заглядывала в личную переписку Гюнтера, из-за вынужденного безделья она решила поинтересоваться, чем Гюнтер планирует заняться в этой поездке.

Она, почитав последние новости в Интернете, нашла папку «Дуньхуан» и с удовольствием бросилась в изучение материала.

Конечно, историю открытия Дуньхуанского хранилища раритетов сегодня знает любой уважающий себя специалист по истории Китая. Марина еще в юности мечтала побывать здесь, своими глазами увидеть настенную живопись, побывать в пещере Тысячи Будд, но как-то не сложилось… Теперь же, спустя сто лет со времени первой немецкой экспедиции в Дуньхуан, туда отправляется целая команда специалистов с какой-то непонятной, на взгляд Марины, целью.