– А вот этого пока не знают. Но говорят, чем-то тяжелым. Убивец-то сначала снасильничал, а потом и убил, – уже в спину крикнула женщина старику, заторопившемуся скорым шагом. – Всю голову ей размозжил, душегуб проклятый.

Несмотря на глубокий вечер, у дома, где размещалась ювелирно-художественная артель «Путь Октября», толпился народ. Бабы судачили о происшедшем в конторе артели, причем случившееся с Матреной Поздняковой обрастало все новыми и новыми подробностями. Немногочисленные мужики покуривали в кулак по армейской привычке, чтобы немецкий стрелок, заприметив огонек самокрутки или папиросы, не нажал бы на спусковой крючок своей снайперской винтовки.

Степан Кириллович пробрался сквозь толпу и поднялся на второй этаж. В первой комнате находились несколько работников артели вместе с торговым агентом. Когда старик Поздняков тяжело переступил порог, все разговоры как-то разом смолкли и взоры обратились на вошедшего.

– Где ее… – попытался было произнести Степан Кириллович, но голос его сорвался и перешел на едва слышимый шепот. – Где это случилось? – наконец удалось промолвить Позднякову, и торговый агент указал в сторону жилой комнаты:

– Вон там, Степан Кириллович.

Поздняков прошел к своей комнате, двери которой были настежь распахнуты, два человека в форме сотрудников милиции сидели на стульях возле дивана, дожидаясь распоряжения, когда им следует наконец удалиться.

– Вам чего? – недружелюбно осведомился один из них с лычками младшего сержанта.

– Я здесь живу, – собравшись с силами, сдавленно прохрипел Степан Кириллович, не сводя взора с кровавых пятен на диване. – Это внучку мою… убили.

Милиционер замолчал и участливо посмотрел на старика. Поздняков еще какое-то время потоптался в своей комнате, не ведая, чего ему здесь делать, потом спросил:

– А куда ее отвезли?

– В морг, наверное, – участливо ответил младший сержант.

– А это где?

Милиционер назвал адрес. Степан Кириллович кивнул и вышел из комнаты. Теперь его ни с этой комнатой, ни с вещами, в ней находящимися, ничего не связывало. Его окружала глухая щемящая пустота.

Когда Поздняков спустился со второго этажа, то у крыльца столкнулся с Волосюком.

– Держись, старик, – произнес Николай Григорьевич, однако участия в его голосе Степан Кириллович не услышал. А может, показалось?

Поздняков едва кивнул и потопал по направлению к Протоке, тупо глядя на дорогу впереди себя и ничего не замечая вокруг. Какая-то женщина из толпы возле его дома что-то крикнула ему вслед, но он не услышал. Уши были словно заложены ватой, пробиться к нему было невозможно – Степан Кириллович ушел в собственные мысли. Впрочем, мыслей было немного, главная из которых – Моти больше нет… Уже более никогда она не обрадуется его приходу, не улыбнется ему, не подбодрит, не посочувствует, не обогреет своей улыбкой. Все в прошлом.

Морг располагался на противоположном берегу Протоки, немного не доходя до старинной шатровой церкви во имя Петра и Павла, сооруженной в честь приезда в город государя императора Петра Великого. Это было круглое, отдельно стоящее каменное темно-серое строение, похожее на здания туалетов в Черноозерском саду и напоминающее татарскую тюбетейку. Выглядело оно мрачным во многом из-за таблички, висящей над обитой жестью дверью:

«ПАТОЛОГО-АНАТОМИЧЕСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ МОРГА»

Степан Кириллович никогда не думал, что ему придется сюда заходить. А вот довелось… Два раза стукнул кулаком по жестяной обшивке двери. Потом еще два раза. Никто не отозвался. А затем застучал беспрерывно, что было силы, после чего дверь приоткрылась и наружу просунулась старикова голова с редкими седыми волосами на висках.

– Ты чего стучишь как сумасшедший? Знаешь, что здесь находится?

– Знаю. Поэтому стучу. Открой!

– Не положено, не время, – ответил старик сторож и предпринял попытку закрыть дверь.

– Открой, мне надо, – взмолился Степан Кириллович с горечью. – Понимаешь… внучка моя тут…

Старик сторож какое-то время раздумывал, поглядывая на внеурочного посетителя. Потом, очевидно что-то решив для себя, открыл дверь и впустил Позднякова.

– Ступай за мной, – буркнул старик сторож и стал спускаться по ступенькам. Степан Кириллович послушно последовал за ним.

Спустившись по ступеням, они вошли в коридор, в котором воздух был спертым, а еще было холодно и промозгло, как в погребе. Старик сторож шел впереди, Степан Кириллович уныло двигался следом. Коридор скоро закончился, и они оказались в круглой комнате со столами на колесиках.

– Как внучку-то зовут? – спросил сторож.

Голос сторожа вернул задумавшегося Позднякова в действительность.

– Мотя… Матрена Позднякова, – вымолвил Степан Кириллович, оглядывая жестяные столы с покойниками, покрытыми простынями.

Старик сторож прошелся меж столами и остановился у одного, что был у стены.

– Вот здесь она лежит, бедняжка, – произнес сторож, стараясь не смотреть на Позднякова, ибо от вида чужого горя ныло сердце.

Степан Кириллович медленно и неуверенно подошел к столу. Старик сторож бережно приподнял простыню, и у Позднякова перехватило дыхание. Мотя лежала спокойная, не похожая на себя. Морщинки у глаз и складки возле губ делали ее много старше возрастом. На мгновение Степану Кирилловичу показалось, что перед ним лежит тело женщины, которой уже за тридцать. Посмотрев на внучку еще немного, старик отвернулся и смахнул набежавшие слезы.

– Говорят, ее снасильничали?

– Нет, – ответил охранник морга. – Доктора ее осмотрели: никто не насильничал. Девственницей она была.

Поздняков судорожно вздохнул:

– Откуда знаешь?

– Так я санитаром тут лет сорок уже, – вздохнув, ответил служитель морга. – А сторожем – это я подрабатываю…

Степан Кириллович еще раз посмотрел на внучку.

– Спасибо, что пустил, – промолвил он.

– Не часто к нам такие молоденькие поступают. Ты это, уж как-нибудь, того, держись… – сердечно произнес служитель морга, аккуратно закрывая простыней застывшее лицо внучки. – Сам знаешь: бог дал, бог взял…

* * *

На следующий день Степана Кирилловича допрашивал майор милиции по фамилии Темирзяев, а его имя-отчество старик Поздняков не запомнил. Да и не нужно это ему было запоминать. После гибели Моти Степану Кирилловичу вообще ничего было не нужно…

Майор что-то деловито спрашивал, Поздняков чего-то машинально отвечал, тотчас забывая о сказанном. И спроси его через минуту, какой был вопрос, он бы не нашелся что и сказать. Равно как и не вспомнил бы того, что он на этот вопрос ответил. Их беседа, то бишь допрос, происходила, как если бы глухой допрашивал немого. Или наоборот. Один выполнял необходимую обязанность, другой скрепя сердце отбывал повинность, и единственным желанием Позднякова было, чтобы милиционер побыстрее от него отвязался.

– Может, вы кого-нибудь подозреваете?

– Нет, никого…

– А не замечали ли вы какого-то особого отношения к вашей внучке со стороны главы ювелирно-художественной артели «Путь Октября» Николая Волосюка?

Старик вдруг поднял на майора глаза и отчего-то ответил:

– Да, замечал.

Хотя, кроме хорошего отношения Волосюка к его внучке и каких-то мелких подарков, старик Поздняков ничего такого не заприметил. Впрочем, в его присутствии Николай Григорьевич по отношению к Моте, естественно, ничего себе и не позволял.

– А что именно вы замечали? – поинтересовался майор, приготовившись записать ответ Позднякова.

– Он смотрел на нее как-то… по-особенному, что ли, – уже веря, что говорит правду, ответил Степан Кириллович.

– Ну, как это – по-особенному? – задал майор Темирзяев уточняющий вопрос, хотя вполне понял, что имеет в виду старик Поздняков.

– Как мужик смотрит на бабу, когда хочет с ней… – нужного слова, чтобы как-то не обидеть Мотю, Поздняков подобрать не смог и угрюмо замолчал.

Через день Степан Кириллович узнал, что Николая Волосюка арестовали. Все говорило о том, что это он убил Мотю, когда не получилось ее снасильничать. Весть эта никакого облегчения Позднякову не принесла. Да пусть Волосюка хоть четвертуют, внучку-то это наказание уже не вернет.

Комната на втором этаже бывшего дома купцов Тихомирновых стала ему ненавистна. Он не мог в ней долго находиться и даже начинал задыхаться, как будто из комнаты выкачали весь воздух.

Похоронив Мотю, Степан Кириллович устроил, как и положено, поминки. Пришли соседи, работники артели. Сидели молча и как-то по-особенному подавленно, будто над всеми, кто пришел, висела вина, которая угнетала и давила. Одно дело, когда хоронят человека старого, успевшего нарожать детей и пожить на белом свете, повидавшего и испытавшего на своем веку если уж не все, то немало, что положено в этой тленной жизни, и зачастую уже уставшего жить. Кончина пожилого человека бывает ожидаемой, как бы в порядке вещей. А тут – девочка-подросток, ушедшая не по своей воле, у которой отобрали все, что могло бы с ней произойти за долгие годы жизни: любимого мужа, дружную семью, счастье материнства, простые житейские радости… После второй стопки несколько слов о покойной сказал бухгалтер Рауде. Адольф Карлович очень тепло отозвался о Моте и очень сожалел, что все так трагически произошло.

– Такая